Судя по тому, как вилял хвостом Джой, и примурлыкивал котенок - снилось им что-то приятное.
Дождь пел им колыбельную до самого утра, а рассвет прогнал тучи, пробрался чарующими, звонкими волнами сквозь ветви, дотронулся до век спящих.
Джой почувствовал прикосновенье солнечной длани, во сне еще повел ноздрю, чихнул и открыл глаза - встрепенулся и вот уже готов был бежать за своим другом...
Котенок, проснувшись, выразительно облизнулся - действительно, пора было заняться охотой - ведь прошло уже больше суток, как они ничего не ели.
Для охоты они избрали такую тактику: Джой открыто выходил на край поляны, на виду прохаживался и тем самым отвлекал внимание пичужки сидевшей в траве, от подкрадывавшегося сзади Томаса.
Пока они этим занимались, стоит заметить, что утро выдалось просто чудесным! В эти первые летние дни - как нежна, да ясна была зелень! Нежно светло-лиственные колонны, пышными облаками поднимались повсюду, уходили в глубины леса, а само нежное, тепло-голубое небо связывалось с лесом птичьими голосами. Ах, как много этого пения было разлито в воздухе - у Джоя и Томаса аж в животе урчало!
Не следует их винить в таком восприятии пернатых - они и лиственными колоннадами не могли любоваться - однако у них были свои понятия - они лучше кого-либо чувствовали доброту, и вообще какие-либо чувства. По-своему, не давая себе в том отсчет, они любили и лес, и вообще природу - ведь здесь им было много лучше, нежели в городе...
Но вот Томас подкрался - серой стрелой метнулся - эх, не вышел из него охотник! Пичужка, испуганно вскрикнув, вспорхнуло в ласку небесную, оставив в коготках котенка одно перышко.
Что ж, делать нечего - на следующей полянке отвлекал внимание Томас, а Джой подкрадывался. Тут собачку выдал чих - птица вспорхнула, а Джой даже и прыгнуть не успел.
Так успели поменяться в ролях раза три, да все безуспешно.
Вот вышли они к берегу лесного торфяного озера. Вода казалась черной, как беззвездная ночь, но на ее поверхности, перепрыгивали, золотились, словно очи русалок, солнечные блики. Как же ясно зелено сиял над водами лес! Сколь же глубок и нежен этот омытый дождем, ранний летний цвет!
Но котенок и Джой, как завороженные, не на лесные красоты любовались, а на уток которые с веселым кряканьем плавали в центре озера. И, надо сказать, что отнюдь не изящная красота беззаботных водоплавающих интересовала их - да уж, потекут тут слюни...
Так, зачарованные видом недоступного обеда, и не заметили они, как беззвучно раздвинулись кусты за их спинами - поглощенные аппетитным кряканьем не услышали они угрожающего скрежета клыков. И вот...
Джой краем глаза увидела, как к его маленькому другу метнулась некая громада. Для человека этакая громада подобна была бы слону - причем не добродушному слону - но рычащему, кровожадному, наделенному метровыми клычищими!
Джой, однако, не размышлял ни мгновенья. Он, рявкнув, метнулся наперерез громаде, подпрыгнул и вот вцепился в складки твердой плоти, где-то возле шеи.
Здоровяк, а это был почти двух метровый темный пес неопределенной породы, был поражен столь дерзостным нападением - он гневливо зарычал, закрутился, пытаясь стряхнуть, болтающегося на нем, точно рыжая тряпка Джоя.
Томас же успел отскочить в сторону и теперь замер в траве, готовясь запрыгнуть догу на голову, да и пустить в ход свои коготки.
Но тут на берег выбежали еще две собаки! И сразу бросалось в глаза, что это добрые и умные собаки. И глаза у них были почти человеческие - такие там чувство были - эти глаза, блистая в солнечном свете, и привлекали в первую очередь внимание.
Сами же псы были довольно большие - один густо-коричневого цвета, и самка - цвета старого золота.
Они остановились и залаяли - лишь несколько раз гавкнули - степенно, спокойно, как государи, отдающие своим поданным приказания и уверенные, что эти приказания будут исполнены.
Так оно и вышло: дог замер, а Джой, повинуясь эту мудрому, спокойному лаю разжал челюсти, упал на траву. Тут же, впрочем, он вскочил и бросился к своему маленькому другу, встал над ним гордо задрав голову: знайте, - мол, может, вы и лесные короли, однако никому не позволю обижать своего друга.
Томаса никто больше и не собирались обижать. Подошли эти два пса с мудрыми и добрыми, почти человеческими глазами. Обнюхали сначала Джоя, потом Томаса - в знак примирения махнули хвостами. Подошел Дог и также вильнул хвостом - вот и все обида была забыта, а котенок, раз уж за него так отважно заступился Джой, был принят, как свой.
И вот завязался собачий, основанный на тончайших проявлениях чувства, разговор. Они виляли хвостами, они перебирали лапами - издавали всевозможные звуки.
Повелитель лесной предлагал Джою погостить, однако, песик уверял, что его ждут неотложные дела. Король же убеждал, что надо им подкрепиться - этот аргумент, да кряканье уток, решили дело - Джой согласился.
Томас выразил сомнение, но, бросив взгляд на птичью стаю, также утвердительно мяукнул.
И вот пошли они вдоль озерного берега. Впереди, словно царственная чета, ступали двое мудроглазых пса; за ними, бок о бок, похожий на лисичку Джой и, ставший в солнечном водопаде совершенно пепельным Томас; позади них вышагивал дог, и подобен он был охраннику, сопровождавшему знатное семейство.
Они прошли по старому, перекосившемуся мостику над нежно-говорливым ручейком, и там берег откинулся большой поляной, посреди которой высился огромный дуб. Ветви его, подобные великанским ручищам, подобные широким зеленым молниям, повисли над травами. Казалось, что исполину этому было тесно, среди своих братьев и сестер, вот и вырвался он от них - распахнул во всю волю свои длиннющие руки-ветви под солнцем, да и цвел, взметался год от года все выше да могучее. Ствол покрывали наросты, которые придавали ему только большей величавости и загадочности.
Однако у этого вольного великана побывал некогда человек. Кто ж еще мог приставить деревянную лестницу, да устроить на нижних ветвях дощатый настил? Однако и лестница и настил были древними, потемневшими уже от лет, покрывшиеся мхом, да и ставшие уже словно частью самого дуба.
Когда процессия выбежала на поляну, дог несколько раз глухо пролаял, словно возвещая: