В конце новостей была зачем-то показана фотография папы и сэра Бэзила в костюмах Глочестера и Лира, сделанная во время репетиции.
— У папы странный вид, — заметила Корделия, — он так улыбается, показывая зубы, будто собирается прокусить Бэзилу горло.
— Видно, потому и выбрали этот снимок, — сказал Брон, — а у Бэзила такой взгляд, словно он привидение увидел. Интересно, что его так напугало? Ладно, теперь уже все равно не узнаем.
Мы разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться и отдохнуть хоть немного.
Когда же я посмотрела на часы, меня всерьез обеспокоило отсутствие Порции. Думая только об отце и его проблемах, я не обратила внимания на ее отсутствие в течение целого дня.
— Десять часов. Может, она осталась на ужин со своим новым приятелем? Но обычно Порция всегда предупреждала меня, если задерживалась допоздна.
— Ой, совсем забыл! — Брон сунул руку в карман жакета. — Я нашел это письмо на твоем столе. — На конверте было написано рукой Порции мое имя. — Я взял его с собой, когда пошел в «Дракон», и совершенно забыл о нем.
— Очень странно, что это ты делал в моей комнате?
Брон виновато вздохнул:
— Мне нужна была открывалка, я шел в паб.
Я пропустила мимо ушей это странное объяснение и открыла конверт:
«Хэт, дорогуша, только что вернулась забрать кое-какую одежду. Дмитрий предложил мне провести несколько дней в его загородном доме в Оксшотте, это где-то в Девоне. Знаю, звучит ужасно. Позаимствовала твое желтое шелковое платье. Надеюсь, ты на меня не дуешься».
Теперь мне кое-что стало понятно. Хотя бы выяснилось, куда она пропала.
«Дмитрий очень горяч. Мы с ним занимались любовью прямо в лифте. Представляешь, у него целых три телохранителя. И, кажется, все трое догадались, в чем было дело. Вот весело! Завтрак был в отдельном кабинете, с устрицами и шампанским, все это напоминает мне доброго старого короля Эдуарда и его любовниц. Дмитрий признался, что он принадлежит чуть ли не к королевской фамилии. Но до сих пор не хочет мне сказать, кто он, только все время курит свои сигары. Он женат, и, похоже, его жена еще та стерва. Но он должен называть ее «мадам» даже в постели. Скажи маме и папе, что я проведу несколько дней в компании школьных знакомых. Не скучай, до встречи, Порция».
— Оксшотт находится в Девоне? — спросила я Брона, чувствуя, что мое беспокойство после этого письма только усилилось.
— Я в этом не разбираюсь. Ты сказала, уже десять часов? То-то я так проголодался, Мария-Альба небось уже все приготовила.
— О Господи! Кошмар! Совсем забыла о ней!
Я бросилась посмотреть, все ли с нею в порядке. Она была у себя в комнате и, лежа на диване, изучала поваренную книгу.
— Cosi? Cosi (Так-так), — откликнулась она на мое появление и, захлопнув старый том, с трудом подняла свое грузное тело с постели. — Хочешь кушать, сокровище мое? Нет-нет, — она не дала мне возразить ни слова, — это важнее всего.
Я пожарила картошку и приготовила салат; пока Мария-Альба возилась с ростбифом.
Мария-Альба стала составлять тарелки на поднос, а я заканчивала приготовление ужина для Офелии.
— Войдите, — ответила сестра, когда я постучала в дверь ее комнаты. Она лежала на постели, и ее длинные золотистые волосы спадали вниз до самого пола.
— Еда? — В ее голосе прозвучало отвращение. — Я не ем такое, ты же знаешь. Креспен не звонил?
— По-моему, нет.
— Ты даже представить себе не можешь, что для меня значит вся эта история с папиным арестом. — Ее глаза заблестели от раздражения. Нельзя было сказать, что мне не действовало на нервы ее недовольство, к тому же и без того хватало отрицательных эмоций и потрясений. — Мать Креспена, завистливая и ревнивая сучка, обязательно этим воспользуется, чтобы нас рассорить.
— Что за ерунда, если он тебя любит…
Креспен Майе, признаться, никогда не производил на меня впечатления человека страстного и преданного, скорее, напротив — он был мелочным и осторожным, слегка походившим на пугливого хитрого зайца, особенно из-за его торчащих передних зубов.