— Он совсем не похож на престарелого занудного писаку, — возразила Корделия, угощая Дерека вишневым муссом, который он с удовольствием уписывал, — жаль, что Брон подарил его не мне, он такой хорошенький. Я бы звала его Конфеткой.
— Ну уж нет! — взорвалась я. Дерек, наевшись, из благодарности положил голову на колени Корделии.
— Почему? Это гораздо лучше, чем давать ему имя какого-то противного брюзги.
— Байрону было всего тридцать шесть, когда он умер. Он был очень привлекателен, от него сходили с ума все женщины в высшем свете, хотя он и хромал. И к тому же он был талантливым поэтом, — пояснила я, находя свои аргументы весьма убедительными.
— Хромал? Это очень романтично, — мечтательно заметила Корделия, — точно как Ричард Третий? — Это был любимый фильм Корделии, и с ним она сравнивала все театральные и телевизионные постановки. Лоренс Оливье произвел на нее когда-то неотразимое впечатление, и она даже приделала всем куклам орлиные носы из пластилина, чтобы они походили на него хоть немного. Дерек в это время уже начал приставать к Марии-Альбе, несколько раз обежал вокруг стола и наконец запрыгнул к ней на колени.
— Ну-ну, тише! — Она отодвинула подальше от края стола тарелки и миски. — Le cose vanno di male in peggio. (Час от часу не легче.)
Ситуация действительно становилась все более запутанной и тяжелой. Дерек спрыгнул на пол и сел у ее ног, надеясь получить еще какое-нибудь лакомство.
После ланча, который даже по меркам Марии-Альбы был слишком изобильным, — макароны с томатным и мясным соусом, жареная курица, рис и овощи, — Байрону досталось всего понемногу, и он стал весело носиться по дому и лаять, напоминая, что теперь ему пора на прогулку. Все, что мне было известно о собаках, — с ними нужно гулять три раза в день. Кроме того, я увидала, что мой питомец повсюду сует свой нос, а значит, без присмотра вполне способен свалить на пол вазы с цветами и сгрызть ножки у мебели.
Прогулка получилась тоже не слишком приятной. Прежде всего я сожалела, что из-за меня прибавилось забот Марии-Альбе. Теперь ей придется изо дня в день следить за тем, чтобы Дерек не покушался на ценные вещи в доме. Погода, когда мы вышли на улицу, оказалась промозглой и холодной, журналисты кружили вокруг дома, как мухи вокруг меда, Байрон носился по парку до тех пор, пока не свалился от усталости, и я никак не могла его затащить его обратно в дом.
— Дайте ему побегать, мисс! — крикнул мне один из репортеров, когда я отказалась отвечать на их вопросы. — Нехорошо все время держать собаку на привязи.
Меня приводила в ярость та наглость, с которой эти люди совали нос в чужие дела, но, не желая продолжать дискуссию, я отстегнула поводок, и Байрон с радостным лаем умчался прочь, растаяв в сырой мгле. Все закончилось тем, что я вместе с Корделией и двумя журналистами два часа кряду рыскали по парку в поисках беглеца. Туман быстро сгущался, и мы с трудом могли разглядеть хоть что-нибудь на расстоянии десяти шагов. Волосы у меня намокли и прилипли к лицу, а ноги просто окоченели.
— Странное дело, — заметил приятного вида молодой человек, принявший участие в поисках, звали его Стэн, — может, он решил вернуться домой, вы, кажется, сказали, что нашли его?
— Не знаю. Понятия не имею, где он раньше жил. Может, он и вправду сбежал от хозяев.
— По-моему, нам лучше вернуться, — предложила Корделия. — Я обещала Марии-Альбе помочь приготовить соус на ужин. — Но я знала, почему сестра так стремится домой, — начиналась ее любимая телепередача. — Не расстраивайся так сильно, Хэт, он уже, наверное, вернулся и ждет около двери. Мне он показался очень умным и сообразительным.
В этот момент к нам присоединился еще один журналист, по имени Джей.
— Знаете, — заметил Стэн, — может быть, она права и ваш питомец уже прибежал домой. У меня когда-то была собака, по кличке Уэсти, однажды она вырвалась вместе с поводком и убежала неизвестно куда. Это всегда так тяжело переживается — к животным привыкаешь. Я боялся, что моя шестилетняя дочь Мелани заболеет от тоски.
Он начал рассказывать мне о Мелани, о том, какая она милая и замечательная, затем об Аннете, его жене, страдающей рассеянным склерозом, до которого ее довела тяжелая работа в адвокатской конторе, о том, как долго она пребывала в депрессии, затем о его доме на Пьюли Оукс, где жилье стоило для них слишком дорого и где с ними еще находилась старая мать Анетты. Ее звали Айви, но Стэн называл ее Айви Грозная, из-за ее скверного характера. Я с интересом слушала его исповедь, и, обнаружив во мне сочувствующего собеседника, он оживленно продолжал делиться подробностями своей семейной жизни.