Из столовой доносились голоса Офелии и инспектора, но разобрать, о чем они говорили, было невозможно. Периодически она нервно смеялась. Я взяла с собой Корделию, и мы сели в машину с сержантом Твитером. Через пять минут из дома вышел инспектор Фой.
— Все в порядке! — крикнул он сержанту. — Не будем терять времени, а то придется задержаться до ночи.
Мы с сестрой изумленно переглянулись. У меня сложилось впечатление, что из битвы с инспектором Офелия вышла победительницей, но я заметила, что Фой чем-то рассержен. Даже воротник вокруг его рубашки будто недовольно топорщился. Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова, пока машина не проехала сквозь ворота в высокой кирпичной стене. Перед тем как нам разрешили пройти внутрь, охранник несколько раз внимательно оглядел нас.
Мы прошли во внутренний двор, замкнутый с четырех сторон, и я подумала вдруг, что поскорее хочу выбраться на свободу. Мне трудно было представить, как человек мог провести неделю или еще дольше в таком месте и не впасть в отчаяние или не сойти с ума.
В здании, куда нас привел инспектор, были узкие коридоры, выкрашенные зеленой краской и освещенные неоновыми лампами. Свет был столь ярким, что резал глаза. Пахло тоже весьма неприятно. Каждые пятнадцать метров инспектор останавливал нас и предъявлял охране удостоверение. Только после этого разрешалось следовать дальше. Я старалась не оглядываться по сторонам — было невыносимо страшно смотреть на зарешеченные двери камер, за которыми мелькали лица заключенных. Я почти физически ощущала их ненависть к нам, случайным посетителям, в отличие от них располагавшим бесценным даром личной свободы. Чтобы не выдать свой страх Корделии, я держала ее за руку и старалась ни на шаг не отставать от инспектора. Внезапно он повернулся ко мне и спросил:
— С вами все в порядке?
Я была благодарна ему за такую заботу, мне сделалось чуть легче, приступ панического ужаса схлынул. К счастью, комната, в которой заключенные встречались с посетителями, была уже близко и дверь ее не была заперта. Наверное, мне стало бы еще хуже, подумай я в ту минуту, что отца держат в одной из таких вот клеток под замком.
Он стоял у окна. С минуту я смотрела на него, силясь понять, точно ли это мой отец, — из-за одежды, которая висела на нем, и волос, собранных в хвост сзади, он показался мне совсем непохожим на себя. Он ссутулился, руки повисли, и, когда он повернулся ко мне лицом, стало видно, как он побледнел и осунулся за эти два дня.
— Па, дорогой, — Корделия кинулась к нему в объятья, — ты сейчас так похож на Сидни Картона.
Отец рассмеялся, услышав ее сравнение.
— Ты такой же храбрый, как и он? — Она взяла его за руку. — Тогда можно я поцелую тебя прямо сейчас?
— Конечно, дитя мое… — Он обнял и поцеловал Корделию. Папа всячески поощрял ее пристрастие к фильмам об Анне Болейн, леди Джейн Грей и Марии Стюарт.
Мы начали рассказывать папе о том, что происходило дома. Меньше всего я хотела бы, чтобы он узнал о визите Рональда Мэйсона, но об этом тут же проболталась Корделия. К счастью, у отца было одно ценное качество — он никогда не позволял себе ревновать или всерьез гневаться по поводу маминых знакомств.
— Бедный Ронни… Старая полковая лошадь услыхала звуки победных труб. Вы, наверное, не помните, инспектор, о том замечательном герое, принце Чарли, о котором вздыхали все домохозяйки от Сандерлэнда до Уимблдона; каждая воображала себя Флорой Макдональд, в его объятиях скачущей верхом по берегу моря, над которым алел закат. Вот какая слава выпала бедному Ронни, когда снялся в этой второсортной картине.
Это была самая крайняя форма раздражения, какое отец считал допустимой по отношению к друзьям семьи, — более грубых и открытых нападок он себе не позволял.
Инспектор Фой улыбнулся:
— Нет, отчего же, я отлично его помню. Моя мама была от него в восторге. Но теперь, сэр, нужно перейти к делу: пара вопросов, если вы не возражаете. Насколько я понял со слов мистера Сиккерт-Грина, вы хотели бы опротестовать предъявленное вам обвинение.
— Ну, разумеется. Я же никого не убивал! Спросите кого угодно, все подтвердят, что Вальдо Бинг не способен на убийство. Грин просто выглядел как немощный осел сегодня утром в суде. И разве я с ним вместе не выглядел полным идиотом? — Отец прижал руку к груди и тяжело вздохнул — он был очень расстроен. — Господи, неужели они верят, что я это сделал! И какого черта я до сих пор доверял свои дела этому старому дураку!
— Н-да… — Инспектор вынул сигару и подвинул к себе пепельницу. — Откровенно говоря, было большой ошибкой заявлять главе магистрата, что он так же виноват в убийстве, как и вы.