— Я ничего не строю, — во мне уже росло раздражение. — Просто меня бесит, что ты ценишь в людях только красивую внешность. Знаешь, никто по доброй воле не хочет быть уродливым.
— Господи! — Офелия встала из-за стола и вышла из комнаты.
— Не обращай внимания, — сказала мне Мария-Альба, — она просто коза.
— Коза?
— Да, злится — и все тут.
— А по-моему, она ищет козлов отпущения. Разве я сказала ей что-то обидное?
— Вовсе нет, — успокоила меня Корделия, — ты иногда бываешь несносной, но все равно ты моя самая любимая сестра.
— Спасибо… — мрачно ответила я.
Я ненавидела ссоры и скандалы и теперь не могла себе простить, что сама затеяла этот неприятный разговор. Но иногда Офелия способна была вывести меня из равновесия своим злословием и ядовитыми отзывами о людях, с которыми она, однако, продолжала поддерживать отношения.
Я чувствовала себя разбитой и потерянной, не находя, чем мне заняться, пока Мария-Альба накладывала завтрак Дирку и Марку-Антонию. Они сидели рядом. Марк-Антоний пригнулся к полу и затаился в позе охотника. Дирк вертелся у него за спиной, нетерпеливо высматривая, не подали ли еще его миску.
Мария-Альба собрала вымытые чашки и начала вытирать их, и тут я заметила, что выглядит она очень усталой, — руки у нее дрожали. Чтобы приготовить бисквиты и прочие деликатесы к завтраку, она поднялась рано утром. Бессонница была плохим симптомом, всегда предвещавшим для нее серьезные проблемы со здоровьем. Мне страшно было подумать, что она может снова попасть в психиатрическую клинику. Ее болезнь означала бы наступление полного хаоса в доме. Никто не смог бы взять на себя все заботы, никто не смог бы следить за порядком с таким умением и ловкостью. Во всем этом была изрядная доля моей вины — это я затевала бессмысленные ссоры и создавала вокруг себя нервозную атмосферу.
— Ты скотина, Хэрриет! Злая стерва! — воскликнул Брон, войдя на кухню. Он был в домашнем халате — вероятно, только что встал с постели, а в руках держал утреннюю газету. — Я даже не хочу больше называть тебя сестрой. Ты мне больше никто. Даже разговаривать с тобой не буду. И любой бы так поступил на моем месте после этого…
Я опешила от неожиданности. Но, посмотрев на брата, поняла, что он не разыгрывает меня и не притворяется.
— Что такое? Что я сделала?
Брон протянул мне газету и ткнул в нее пальцем:
— Читай!
— Под заголовком «Моя несчастная семья. Исповедь дочери Вальдо Бинго. Эксклюзивное интервью, данное Стэнли Норману» была помещена моя большая фотография с Дирком на руках.
— О, нет! Я только сказала, что не буду отвечать…
— А откуда они узнали все это? — Брон был в ярости.
«Оберон Бинг, начинающий драматический актер, молодой человек, ведущий разгульную жизнь, собирается последовать примеру находящегося в тюрьме отца, и вполне возможно, зайдет еще дальше. А началось с того, что его исключили из школы за сексуальную связь с преподавательницей. После этого ему довелось сыграть несколько незначительных ролей в театре, привлекших к нему интерес публики соответствующего пошиба, а затем он втянулся в круг тех, кто распространяет наркотики и запрещенные товары».
— О Боже! Брон! Я ничего этого не говорила. Мы гуляли со Стеном… Он был очень вежлив и помог мне найти Дирка, он рассказал мне о своей семье, но я ни слова не говорила о наркотиках — только о том, как ты однажды принес в школу трубку для курения опиума, которую папа купил в Шанхае. Я не говорила ни о каких запрещенных товарах, это же просто бред! Какой ужас, здесь сплошная клевета! Он выглядел таким приятным и искренним человеком. О, прости меня, Брон, пожалуйста!
Я опустила голову, мне хотелось провалиться от стыда сквозь землю.
— Офелия будет в шоке, когда все это прочтет. — Корделия сунула нос в газету: — Ей тоже досталось, вы только послушайте:
«По имеющимся у меня сведениям, мисс Офелия Бинг, тоже актриса, собиралась в ближайшее время стать женой Креспена Майе, второго сына виконтессы Соуп. Однако у супружеской пары возникло немало проблем в связи с судом над Вальдо Бинго, подозреваемом в убийстве. Невесте пришлось возвратиться домой под конвоем полиции. Сейчас она заперлась в своей спальне и сидит там в свадебном платье, обливаясь слезами от горя, поскольку лишилась возможности занять достойное место в одной из лучших аристократических семей Англии».
— Что за дичь здесь написана! Все было совсем не так. Это просто какой-то плагиат из «Больших надежд». О, Господи! Я во всем виновата…