— Бедная Хэрриет, я вижу, что не один я страдаю в этой семье.
— Что ты имеешь в виду?
— Я представляю себе, как ты ревнуешь Порцию. Она всегда была твоим самым близким другом.
— Не понимаю, почему ты так решил… Ну, если честно… я правда ее страшно ревную. Мне всегда были безразличны ее романы, но тут, я чувствую, она отдаляется от меня…
— Порции нужна сейчас новая дружба и новый круг общения, она достигла того момента в жизни, когда взгляды человека начинают меняться, кое-что для нее уже навсегда осталось позади.
— Я, наверное, очень эгоистична.
— Нет, просто у Порции немного иной характер, чем у тебя. Она нуждается в переменах. Она ищет себя, дружба с женщиной или влюбленность дают ей сейчас то, в чем она нуждается, — привязанность, волнующие переживания. Откровенно говоря, я никогда не удивлялся тому, что женщины становятся лесбиянками.
— Папа, ты самый удивительный человек на свете! — Я испытывала огромную благодарность за его понимание, настоящую деликатность и терпимость — немногие родители способны так относиться к своим детям.
— Спасибо, Хэрриет.
Отец улыбнулся, и я впервые подумала, что зря столько лет считала себя его нелюбимой дочерью. Он любил меня ничуть не меньше, чем сестер.
Я поцеловала его на прощание и зашла к инспектору Фою — узнать, как продвигается дело, и напомнить, что отец с трудом переносит заключение и что мы с нетерпением ожидаем его освобождения.
Инспектор встретил меня как старого друга. И даже будто обрадовался моему визиту. Стол его был завален папками и стопками бумаг. Оба телефона зазвонили одновременно, так что я ждала несколько минут, пока инспектор окончит переговоры и сможет вернуться к моему вопросу.
— Как вы находите его состояние? — спросил он меня, закуривая сигару.
— Не очень, а если серьезно, то совсем плохо… Вы наверняка сами знаете…
— Да, знаю. Здесь не лучшее место для него, это я прекрасно понимаю.
— Неужели нет никаких сдвигов?
Он покачал головой:
— Я собираюсь еще раз просмотреть дело и проанализировать все детали, где-то наверняка допущена ошибка. У этого убийства должен быть мотив.
— Но ведь вы не думаете, что этот мотив был у моего отца?
Инспектор задумчиво затянулся и выпустил голубоватую струю дыма.
— Все свидетельства не в его пользу. Однако мы принимаем во внимание не только формальные улики, но и психологическую подоплеку дела. Я повидал немало убийц, о которых говорили, что они милейшие люди, и невиновных, которым приписывали все смертные грехи. Но если преступление совершил не ваш отец, то кто? Никто больше не видел ни одной живой души на сцене.
— По признаниям сэра Бэзила, его убийца обрушил балку.
— Что?..
Я рассказала инспектору о спиритическом сеансе. Меня поразило то, с каким терпением и вежливостью он выслушал мой рассказ. После чего попросил еще раз повторить все, что говорил сэр Бэзил, и записал мои слова в блокнот.
— Вы, должно быть, не верите этой чепухе? — спросила я, когда он взял с полки томик Шекспира и попытался отыскать указанные цитаты.
— За пятнадцать лет работы я приобрел привычку не пренебрегать никакой информацией. Мы тщательно проверяем все, вплоть до сигаретных и винных марок. Естественно, это не был дух сэра Бэзила. Но что бы там ни было, полученные сведения необходимо изучить досконально, ключ к разгадке порой обнаруживается при самых невероятных и загадочных обстоятельствах.
Он подробно расспросил меня о мистере Поудморе и весело смеялся, когда я описывала ему свои первые впечатления от редакции «Брикстон Меркьюри». Беседа с инспектором всегда поднимала мне настроение. И снова я подумала, что, если он был женат, его супруга была бы самой счастливой женщиной на свете, — вряд ли ей пришлось бы скучать с таким мужем.
— А какие новости о Дексе? — Меня все еще беспокоила пропажа Марка-Антония, и хотелось услышать, что все эти мерзавцы арестованы.