от всякой двойственности, которая является причиной ощущения разделения между субъектом («познающим»)
и объектом («познаваемым»). Таким образом, он подобен «чистому свету», являющему радугу, цветовой спектр
которой сам по себе нереален. Аналогичным образом все проявленные формы своей основой уходят в этот
чистый свет мудрости, но ни одна из них самостоятельно реально не существует.
в Тэнъчуне, но я сказал им: «Я пришел сюда с целью добыть денег на восстановление храма
на горе Петушиная Ступня и сожалею, что не могу остаться». Узнав об этом, они с радостью
и энтузиазмом пожертвовали значительную сумму. После возвращения на гору я закупил
продовольствие для общины, построил здания с дополнительными комнатами, установил
монашеский распорядок, регулируемый установленными правилами, ввел медитацию и
чтение сутр с их трактовкой, укрепил дисциплину и передал буддийский канон.
В тот год число монахов, монахинь и мирян, следовавших канону, превысило 700
человек. Постепенно все монастыри на горе последовали нашему примеру и приняли меры к
самосовершенствованию. Монахи снова начали носить подобающую одежду и
довольствоваться вегетарианской пищей. Они также останавливались в храме с целью
получения наставлений.
Мой 66-й год (1905–1906)
В ту весну настоятель Бао-линь из монастыря Шичжун (Каменный Колокол) пригласил
меня дать наставления, и тех, кто пришел их получить, насчитывалось более восьмисот.
После завершения, в то время как Цзе-чэнь в полном уединении практиковал медитацию в
храме Боюй, я посетил различные места на юге в целях сбора средств. Сначала я прибыл
в Наньдянь (провинция Юньнань), где дал толкование «Амитабха сутры» в монастыре
Тайпин и обрел несколько сотен последователей. Оттуда, преодолевая высокие скалы и
проходя через места, населенные различными племенами, достиг Бирмы. Пройдя через
Ежэньшань, я прибыл в Синьцзе и затем в Мандалай. В Ежэньшане я подцепил болезнь,
которая прогрессировала и стала серьезной. Несмотря на сильный жар, мне удалось
добраться до храма Гуаньинь в Людуне, в котором я встретил китайского монаха по имени
Дин-жу. Я отдал ему дань почтения, но он игнорировал меня. Тогда я пошел в зал и сел там,
скрестив ноги. В тот вечер, когда он ударил в гонг, я помог ему звонить в колокола и бить в
барабан. После прочтения «Строф покаяния» он монотонно пропел: «Убей, убей, убей!» и
трижды простерся ниц. На следующее утро после прочтения того же текста в зале он снова
монотонно пропел тот же воинственный призыв и снова трижды простерся ниц. Меня
удивило его поведение и я намеренно остался, чтобы понаблюдать за ним. Его утренняя,
дневная и вечерняя пища была приправлена луком и чесноком и содержала молочные
продукты. Я не стал это есть, но ничего не сказал о странности такой диеты. Я пил только
воду. Он понял, почему я не ем, и велел принести рисовую кашу без лука и чеснока, чтобы я
мог есть 58.
На седьмой день он предложил выпить с ним чаю, и я спросил его, почему он призывал
в зале «Убей, убей, убей!». Он ответил: «Убей чужестранцев!.. Я родился в Баоцине
(провинция Хунань). Мой отец был военнослужащим. После его смерти я удалился от
мирской жизни и начал изучать дхарму в Путо. Я стал последователем учителя Чжу-чаня,
который учил меня рисовать. Десятью годами раньше я добирался из Гонконга в Сингапур на
пароходе, на котором подвергся дурному обращению со стороны иностранцев. Их
надругательства были невыносимы, и я буду ненавидеть их всю оставшуюся жизнь. Теперь я
продаю картины, которые ценятся здесь, и по этой причине у меня нет особых забот о
пропитании. В последние десять лет монахи, проходившие здесь, обычно много о себе
воображали и были непредсказуемого нрава. Редко можно встретить человека, подобного
вам, открытого и находящегося в гармонии со всем. Вот почему я рассказал вам правду о
себе».
Я напомнил ему, что следует одинаково относиться и к друзьям и к врагам, но мне не
удалось смягчить его жесткое отношение к иностранцам. Оправившись от болезни, я
58 Буддийским монахам запрещается есть «пять горячих», или пять острых, корнеплодов – чеснок, черемшу,
шнитт-лук, лук обыкновенный и лук-порей – потому, что они, как известно, будоражат кровь и вызывают гнев и
похоть.