– Кому «коки», поднимите руки!
Они сидят и полулежат, взрослые, дети, вкруг скатерти. Стоит, возясь со штопором, один только Поль. Питер легонько шлепает по попке Сэлли, потянувшуюся, стоя на коленях, вперед, чтобы налить детям «коки».
– Вот это жизнь!
– Будь добр!
Питер целует Сэлли в голый бок и поверх ее спины подмигивает Тому.
Аннабел кричит:
– Кэти? Поесть!
Следом Кандида с Эммой:
– Кэти! Кэти!
– Ну, будет. Когда захочет, придет.
Эмма говорит:
– Может, тогда все уже кончится.
– Конечно, с такой свиньей, как ты.
– Я не свинья!
– Еще какая!
– Кэнди!
– Все равно, свинья, – и пригибается, уклоняясь от сестриной руки. – Сначала гостей угощают.
Бел:
– Дорогая, помоги папе, подержи стаканы.
Сэлли через скатерть улыбается Эмме; более миловидной, робкой и тихой из девочек; хотя, может быть, она лишь выглядит такой по контрасту с ее якобы взрослой малявкой-сестрой. Если бы только Том… она намазывает ему pâte[14] на кусок хлеба, малыш с подозрением следит за нею.
– Мм. Выглядит божественно.
Эмма спрашивает, можно ли дать немного и ракам. Питер хохочет, девочка обиженно надувается. Кандида объясняет сестре, какая та дура. Бел пересаживает Эмму к себе под бок. Поль смотрит на сгрудившиеся вверх по течению валуны, затем переводит взгляд на Бел. Та почти неприметно кивает.
– Пап, ты куда?
– Пойду, тетю Кэти поищу. Она, наверное, заснула.
Кандида скашивается на мать.
– Небось, опять ревет.
– Дорогая, займись едой. Пожалуйста.
– Она все время ревет.
– Да. И Питер с Сэлли ее понимают. Мы все понимаем. И не собираемся это обсуждать.
Повернувшись к Сэлли, она состраивает moue[15], та улыбается. Питер разливает вино.
– Мам, а мне можно?
– Только если перестанешь болтать.
Поль стоит на первом валуне, оглядывает ущелье. Потом исчезает. Все едят.
Питер:
– А вот эта штука, доложу я вам, великолепна. Что это?
– Rilletes [16]?
Кандида встревает:
– Разве ты его раньше не ел?
– Ее, – говорит Бел.
– Мы ее каждый день едим. Почти.
Питер хлопает себя по лбу.
– Опять вляпался. И ведь прямо перед заключением самой крупной в его жизни сделки. Они вдруг узнали. Что он никогда не ел Rilletes, – Питер кладет бутерброд на скатерть, закрывает руками лицо. Рыдание. – Простите меня, миссис Роджерс. Мне не место за вашим столом. Я не должен был позволять себе сесть за него.
Они слышат, как Поль выкликает в ущелье Кэти. Питер испускает еще одно театральное рыдание.
Бел говорит:
– Видишь, что ты наделала.
– Да он дурака валяет.
– Питер очень ранимый.
Сэлли подмигивает Кандиде:
– Как носорог.
– Можно мне еще? – спрашивает Том.
– Еще, пожалуйста.
– Пожалуйста.
Питер, вращая глазами, глядит сквозь пальцы на Кандиду. Внезапно она вновь обращается в ребенка, прыскает и тут же заходится в кашле, подавившись. Эмма блестящими глазами следит за ними и тоже начинает хихикать. Маленький Том смотрит, не утратив серьезности.
Поль замечает розовую рубашку Кэтрин еще до того, как доходит тропой туда, где она спустилась к воде. Он не произносит ни слова, пока не оказывается прямо над ней.
– Поесть не хочешь, Кэти?
Не оборачиваясь, она трясет головой, потом тянется к лежащим за нею на камне темным очкам, надевает их. Немного помявшись, Поль спускается к ней. Миг, и он протягивает руку, касается ее розового плеча.
– Если б мы знали, что делать.
Она смотрит на воду.
– Так глупо. Взяло вдруг и накатило.
– Мы понимаем.
– Я бы тоже хотела.
Он присаживается за нею на камень, полуотвернувшись.
– Поль, у тебя не найдется сигареты?
– Только «Галуаз».
Она берет сигарету из пачки, которую Поль вытаскивает из нагрудного кармана рубашки; склоняется над спичкой, втягивает дым, выдыхает его.
– Ничего ведь пока не случилось. Я все еще жду. И знаю, будет как будет. И ничем не могу помочь.
Поль наклоняется, уперев локти в колени; кивает, как будто такого рода фантазии вполне разумны, как будто и он разделяет их. Такой милый: и очень старается, собственно, он вечно старается. Делай, как я, – будь мягким, будь мужчиной, довольствуйся тем, что имеешь: тиражами, если не славой. Даже после всех этих лет – короткая бородка, хорошо очерченный рот, наводящий на мысль об аскетизме, изысканности, строгости интеллекта; а не одной только благопристойности, посредственности, работе спустя рукава.