— Мы воспитывали нашего Хартмута так, чтобы он обеими ногами стоял на земле, — в одном из жарких споров заявил дедушка Ханс-Георг. — И вот тебе на!
Там, где Мариенштрассе упирается в Низигерштрассе, образовалась пробка. Обычно её тут никогда не бывало.
— Чистой воды паника, — сухо заметил Ларс. — Все рвутся на автобан.
В своё время родители Янны-Берты участвовали в организации гражданской инициативы против использования ядерной энергии. Но со временем о Чернобыле практически забыли. Атомные электростанции в Германии продолжали работать без каких-либо заметных инцидентов, и гражданская инициатива постепенно сошла на нет.
— Одного Чернобыля недостаточно, — сказал как-то отец. — Наши граждане оторвут свою задницу от кресла, только если что-нибудь случится здесь.
Теперь Янна-Берта вспомнила, почему название «Графенрайнфельд» показалось ей таким знакомым: однажды мама копировала и распространяла листовки для гражданской инициативы. Янна-Берта ей помогала. На листовках были указаны места расположения всех немецких атомных электростанций. Одна из них называлась Графенрайнфельд. Янна-Берта не могла в точности припомнить, где это, но уж наверняка где-то не очень далеко.
Ули сейчас, наверное, спешит домой из школы, подумала она с тревогой.
Янна-Берта опустила стекло. Гремели жалюзи на окнах, люди в спешке покидали дома. По другой стороне улицы бежала женщина с двумя маленькими детьми. Одного она держала на руках, другого тащила за собой. В нижнем этаже дома открылось окно, из него выскочила кошка.
Когда они наконец миновали перекресток и выехали из города в сторону Глезерцелля, им почти перестали попадаться встречные машины. Зато их всё время обгоняли, и ещё до въезда в Глезерцелль за ними образовалась целая колонна.
— Они едут по шоссе, потому что скоро все автобаны будут забиты, — высказался кто-то с заднего сиденья.
— Если действительно станет опасно, мы улетим, — сказал Ларс.
Янна-Берта знала, что у отца Ларса есть спортивный планер, стоящий на аэродроме в Вернгесе. Однажды он пригласил её отца полетать над Шлицем.
— Готов поспорить — мой народец уже чемоданы пакует, — сказал один из парней. — Помешались на безопасности. А бабушка ещё прихватит с собой какой-нибудь самый бредовый хлам — ночнички или огородную тяпку!
Янна-Берта подумала о двух своих бабушках: о Йо, маминой маме, и о бабушке Берте, папиной маме. Йо была медсестрой в Швайнфурте и каждые вторые выходные проводила на демонстрациях. Она слегка действовала на нервы своим вечным «Всем нам нужно меняться…», своими вегетарианскими заскоками и идеей фикс, что жить надо просто. Но с ней Янна-Берта чувствовала себя на равных. Она могла участвовать в дискуссиях. И Йо жила так очаровательно-небрежно!
Бабушка Берта из Шлица жила совершенно иначе. Она словно вышла из детских книжек. Рядом с ней лучше всего было чувствовать себя маленькой! И чем меньше, тем лучше. Она так любила баловать и заботиться, и она знала столько старинных историй и песен. Большинство, правда, печально-прекрасных, хотя Янна-Берта зачастую понимала их лишь наполовину. Но даже когда они становились печально-жутковатыми, ей никогда не случалось испугаться по-настоящему. С бабушкой Бертой она была в полной безопасности. С ней добро было отчётливо видно и оно побеждало, а зло было ещё отчётливее и оно всегда терпело поражение. У бабушки Берты с этим — однозначно. У неё во всём строгий порядок, от запрета грубых слов в её присутствии до аккуратных стопок белья в шкафу. И она не была бы бабушкой Бертой, если бы на каждую прогулку, даже в изумительно солнечный день, не брала с собой зонтик. У «зелёных» она находила «прямо-таки полное отсутствие манер», а когда дедушка Ханс-Георг и папа заводили спор о политике, она удалялась на кухню. Её вафли были лучшими в мире.
Уже неделю бабушка Берта и дедушка Ханс-Георг находились на Майорке. Наверное, как раз сейчас они гуляли под пальмами. Янна-Берта очень скучала по бабушке. Хотя последнее время часто на неё сердилась. Бабушка Берта просто не хотела понять, что четырнадцатилетняя Янна-Берта уже имеет право голоса. Например, если речь идёт о политике.
— Да ладно тебе, Янночка, — мягко останавливала она, стоило Янне-Берте хоть слово вставить.