Янне-Берте хотелось спросить про свой дом. Но он стоит на склоне горы, над городом, вдалеке от центральной улицы. Туда Ларс наверняка не поднимался. А даже если бы и поднялся, что можно сказать о доме, глядя на него снаружи?
— Моих родителей, — сказал Ларс, — интересовало лишь одно: обчистили дом с магазином или нет. Но ничего не пропало. А уж когда выяснилось, что и электричество есть, они не могли нахвалиться немецким порядком.
Он задумался.
— Самое жуткое там, — произнёс он, — это листва. Она вся пожелтела, как бывает обычно в конце октября, а некоторые деревья уже стоят голые.
Янна-Берта взглянула вверх, на кроны деревьев.
— Поезжай туда, — посоветовал он. — Иначе тебе всё равно покоя не будет.
И добавил:
— Я даже не думал, что так привязан к этой дыре.
— Спасибо, — сказала Янна-Берта.
Они кивнули друг другу на прощанье.
Янна-Берта видела, как он вернулся к своей семье.
Потом пошла обратно на лужайку. Нашла бабушку, сидевшую перед трибуной, и забрала у неё малышек. Бабушка с облегчением переключилась на вязание, лежавшее у неё на коленях пушистым комком. Защелкали спицы, замелькали петли.
За трибуной Янна-Берта обнаружила Папса, он возился с электропроводкой. Некоторое время она наблюдала за ним, пока девочки не расхныкались. Рядом с этим человеком ей было хорошо и спокойно. Иногда Папс поднимал голову и улыбался ей. Она молча улыбалась в ответ.
Вечером, вернувшись домой, Янна-Берта объявила, что на следующее утро уезжает в Шлиц.
Альмут это известие ошеломило.
— Прямо туда? — воскликнула она. — В заражённый район? Почему так внезапно? Пусть хотя бы несколько недель пройдёт, а лучше месяцев. Тебя там никто и ничто не ждёт.
— Квартира всё равно вся в пыли, — добавил Райнхард. — А разросшиеся сорняки в саду прикончит зима.
Так оно и есть. И всё же — ей просто невмоготу больше ждать.
— Завтра ведь открытие, — привела Альмут последний аргумент. — Хочешь его пропустить, после того как ты столько для этого сделала?
— Пусть едет, — высказался Папс. — Раз её туда тянет, силой не удержишь.
— Но ты ведь вернёшься? — спросила бабушка, тревожно глядя на неё.
— Пока ещё сама не знаю, — ответила Янна-Берта. — Не хочу вам ничего обещать. Всё возможно.
— Такое впечатление, — заметил Папс, — что ты всё делаешь правильно. Желаем тебе счастливого пути — и не больше печали, чем ты сможешь вынести.
Альмут дала ей кошелёк со стомарковой купюрой и немного мелочи.
— Ты не от мира сего, — сказала она.
Янна-Берта попросила одолжить ей большую джутовую сумку.
Поздним вечером она незаметно выскользнула из дома и уложила в неё саперную лопатку, обнаруженную пару дней назад в гараже.
На следующее утро Янна-Берта очень рано тронулась в путь. Однако не настолько рано, чтобы этого не услышала бабушка. Тихонько выбравшись из детской комнаты, она сунула Янне-Берте в руки что-то белое и пушистое.
— Это шапка, — шепнула она. — В октябре по утрам бывает холодно. А ты мне рассказывала, что осенью в долине Фульды лежит туман. Она может тебе пригодиться.
Янна-Берта сунула шапку в сумку, обняла бабушку, поцеловала её в мягкую щёку и, поблагодарив, побежала к автобусной остановке. На ней были те же брюки и та же футболка, в которых она приехала в Висбаден. Только куртка была новая. Она принадлежала матери Ирмелы и Рут. Бабушка подарила её Янне-Берте, как только переселилась к ним.
Глава пятнадцатая
Моросил дождь. Над Рейнской долиной стелился туман. Но Янне-Берте не пришлось долго ждать у въезда на автобан. Уже вторая притормозившая машина ехала в сторону Касселя. За рулём сидела женщина. Едва взглянув на Янну-Берту, она принялась рассказывать печальную историю своей сестры, жившей в Бад-Нойштадте, на реке Заале, и всё потерявшей.
— Всё! — восклицала женщина.
— Но ведь она сама жива, — заметила Янна-Берта.
Женщина совсем не слушала и продолжала рассказывать дальше. Янне-Берте даже не требовалось отвечать. Она задремала.
Её подвезли до съезда на Восточный Гиссен. Там Янна-Берта нарвала большой букет на поле подсолнухов, и её подхватил бородатый студент на древнем «фиате». Студент направлялся в Берлин.
Услышав, что она собирается попасть в бывшую запретную зону № 3, студент сделал озабоченное лицо.