— Они когда-то были людьми, — сказал Глыба из подсобки, будто зная, куда смотрит Миша, — из того заброшенного комплекса сбежали. Мы их выпустили.
— Да что вы там творили…
— Много чего. Не подсобишь?
Миша встрепенулся: Глыба вытаскивал в центр помещения крайне здоровый и тяжёлый ящик.
Приподняв ящик с другого края, Михаил всё же спросил, с трудом вдыхая воздух обратно:
— Так что за Тьма сейчас в твоём бункере?
Глыба застыл:
— Откуда ты…
— Мальчишка…
— Вот же мелкий, — Глыба запнулся, — А, ладно. Чёрт с ним.
Учёный поставил ящик возле окна универмага, и открыл: там, на стопке железных листов с какими-то креплениями лежал старенький ПКМ с маленькой П-образной треногой и огромной лентой сверкающих маслом патронов.
— Тут где-то две тысячи патронов. Хватит на три минуты бесперебойной стрельбы. А если короткими очередями, то вечность… Если ленту не заклинит.
Миша только и смог, что восхищённо выдохнуть.
— Нравится? Тогда это тебе. Скидывай свою снарягу на тот прилавок. Сайгу оставь. Я сейчас патроны к ней поищу. Ты пока заряди пулемёт, а я приду, и установлю.
Только когда Глыба вновь исчез в подсобке, Миша понял, что этот мужик уже давно готовился к штурму: размер и форма треноги позволяли установить пулемёт на подоконник, причём таким образом, что все углы стрельбы из окна были почти равны ста восьмидесяти градусам. После некоторого замешательства Михаил осилил и установку железных листов, которые оказались щитками. Установленные на П-образную треногу, они защищали бока огневой точки где-то на половину высоты окна. А вот пулемёт Миша заряжать не умел, и когда вернувшийся Глыба задал Ковалёву соответствующий вопрос, тот ответил:
— Потому что с пулемётом обращаться меня не учили, а мебель из IKEA года два точно собирал на подработках.
— Да? Если умру, соберёшь мне гроб?
— Ахахах. Если сам жив буду.
— Отлично.
Тем временем в парке у фонтана появилась какая-то толпа в десять-пятнадцать бойцов. Если бы было можно посмотреть со стороны, то наверняка многие бы причислили Михаила к этой куче людей в небесно-синих куртках. В этот момент с другой стороны улицы вышло около десяти человек. Началась перестрелка.
— Наёмники? Откуда их столько? — удивлённо встрепенулся Миша.
— Расслабься, это призраки. Сейчас начнётся их вечная битва. Не будет ни проигравших, ни победителей. С рассветом исчезнут и те, и другие. Главное бы нам выжить в этой заварухе.
— Верно.
Глыба поставил Мише табуретку перед пулемётом, а по правую руку ящик, на который положили «Сайгу», десять рожков с картечью в довесок, две гранаты и…
— Я тут у бандита нашёл. Таких стволов у них нет. Жаль, что патроны все в моём бункере остались. Всего один магазин.
Громоздкая квадратная блестящая пушка глухо легла на ящик. «Desert Eagle», гласила надпись на затворе.
— Вот это ствол! — Миша схватил пистолет с огромной радостью спрятав его за пазуху.
— Рад, что тебе нравится. Но патронов мало.
— Сколько.
— Всего один магазин. Так что ты это… ТВОЮ МАТЬ!
Глыба отскочил от Ковалёва, будто тот обратился в кровососа. Вжавшись в стенку, он прохрипел:
— Что с тобой происходит?
— А что со мной?
— Зеркало…
Глыба ткнул в сторону подсобки и замолчал, недобро глядя на Мишу.
Ковалёв зашёл в полутёмную комнатку три на три метра. Там, среди разного покрытого пылью и паутиной барахла в углу стояло пыльное метровое зеркало, немного закрытое куском ситцевой ткани.
Тьма заперта в удобном ей месте. Ей хорошо, Тьму никто не беспокоит.
Михаил медленно подошёл к зеркалу, нерешительно протянув руку.
И потому тебе, как обладателю её гена она дарит СВОЮ силу.
Смахнув ситец с зеркала, Миша едва сдержал негромкий вскрик, который в данный момент был бы ему позволителен: в отражении на Ковалёва смотрело посеревшее жуткое лицо, на левой половине которого разветвились вспухшие чёрные вены. Глаз окрасился в пепельно-чёрный цвет.
Дитя вспышки Тьмы.
Вернувшись к Глыбе, Миша прижал его к стенке с криком:
— Говори, что есть Тьма!
Зажмурившись от боли, Глыба просипел:
— Я мало, что знаю о ней, но…
Вибрация КПК в кармане Михаила заставила его вздрогнуть. Отпустив Глыбу, он взял компьютер в запотевшие дрожащие ладони:
<Open>
Он не знает о ней того, что знаю я.