Хоть Магистраль с дороги отлично просматривалась, казалось, руку протяни, и вот она, на самом деле до нее оставалось еще приличное расстояние, наверное, не меньше километра. Все видимое пространство до железной дороги было покрыто высокой сухой травой, низкорослым колючим кустарником и бурьяном. Странно, что сухостой еще не выгорел, видимо, просто не успел.
Лимбо нашла во всем этом какое-то подобие, намек на тропку, набитую, быть может, бродячими собаками, и воспользовалась ей. Она так и шла, обняв и прижимая подаренную Лелеком одежду к животу. Шаги она скоро считать бросила, и мысли ее тут же вернулись назад и зацепились за момент расставания. Она думала о Генри, прикидывала, что с ним будет, и что его ждет в дальнейшем. И, без своей обычной феминистской бравады, что он ей действительно нравится. Но… Но… Но и понимала, что жизнь подсовывает ей одну из возможностей, которой она никогда не воспользуется. Обманка, о которой она никогда не забудет, неисполнимость, которая будет вечно жечь сердце сожалением.
За мыслями, она почти не следила за дорогой, поэтому очень удивилась, очутившись на берегу небольшого озерца, к которому привела ее тропка. Видимо, те, мифические или реальные, бродячие собаки, приходили сюда на водопой.
Долина имела в самой своей сердцевине углубление, прогиб, невидимый издалека. В обильные влагой времена по этому желобу протекала речушка, чтобы где-то дальше слиться с рекой Загубинкой. Летом же, когда дожди редки, речушка пересыхает, оставляя после и вместо себя цепь озер-стариц, — на берегу одного такого оказалась Лимбо.
Здесь был удобный спуск к воде и крошечный песчаный пляж, по нему оказалось приятно пройтись босыми ногами. Лимбо разделась донага и вошла в воду по щиколотку, дальше не рискнула. Обрадовалась, увидев, как брызнули в стороны гревшиеся на мелководье головастики. Чувствуя себя сказочной принцессой, она принялась обмываться теплой, пахнувшей тиной и лягушачьей икрой, водой. Лягушки, притихшие при ее появлении, скоро перестали бояться и принялись поочередно высказываться, обсуждая достоинства ее фигуры. Лимбо не сразу осознала этот факт, но когда до нее дошло, что это же лягушки, и что они живые, что они — есть, и, значит, это не зона, — она испытала прилив настоящего, всеобъемлющего счастья. Эйфория, полет!
Справившись с головокружением, она вдруг представила, что, быть может, кто-то невидимый, бомж какой-нибудь, наблюдает сейчас за ней из укрытия. Да и хрен с ним, подумала весело, пусть полюбуется. Может, ослепнет, или слюной захлебнется. Вот если бы Генри… Да, когда она знала, что на нее смотрит Генри, это ее волновало. Черт знает, почему. Нравилось ей это, не нравилось — другой вопрос, главное, она не была равнодушной.
Лимбо еще помыла снаружи берцы, они того заслуживали, потом одела новую одежду. Старую, освободив карманы, сложила тут же на берегу. Да, у Лелека глаз наметанный, размер он ей выдал именно тот, что нужно. Умытая, в чистых одеждах Лимбо чувствовала себя заново родившейся, или типа того, честное слово. Великолепно! — подытожила она переодевание и, шире, весь этап скитаний. Обратно в лес? Никогда, мазафак! Лучше умереть сразу.
Подходя к стоявшему на Магистрали поезду, Лимбо издали определила, — по расположению электровоза — что он направляется в сторону Сальви-Круса, а, значит, может и должен отвезти ее домой. Она прошла вдоль заднего вагона, перешагнула через рельсы, и сразу наткнулась на толпившуюся подле открытой двери группу курильщиков. Девушка ничуть не удивилась, встретив людей, и не особенно вглядывалась в их лица, даже избегала этого, но тому факту, что дверь в вагон открыта, обрадовалась. Значит, ей всего-то и оставалось, подняться по лестнице и войти внутрь. Что она и вознамерилась сделать.
Однако все оказалось не так просто.
Верней, все оказалось и проще, и чудесней, — как любит иногда устраивать жизнь.
Протиснувшись мимо высокого мужчины в белой сорочке с распахнутым воротом, Лимбо уже взялась за поручень, когда над ухом ее раздалось:
— Ну-ка, ну-ка! Минуточку! А не пропажа ли это наша объявилась? Не госпожа ли Лаура почтила нас своим присутствием?
Лимбо так и замерла, с поставленной на ступеньку вагона ногой. Неожиданно для себя, она совершенно забыла отреагировать, как ненавидит это имя. Оглянувшись, с минуту, наверное, она не могла признать обратившегося к ней мужчины, того самого, в белой сорочке, но потом, узнав, задохнулась: