Долина имела в самой своей сердцевине углубление, прогиб, невидимый издалека. В обильные влагой времена по этому желобу протекала речушка, чтобы где-то дальше слиться с рекой Загубинкой. Летом же, когда дожди редки, речушка пересыхает, оставляя после и вместо себя цепь озер-стариц, – на берегу одного такого оказалась Лимбо.
Здесь был удобный спуск к воде и крошечный песчаный пляж, по нему оказалось приятно пройтись босыми ногами. Лимбо разделась донага и вошла в воду по щиколотку, дальше не рискнула. Обрадовалась, увидев, как брызнули в стороны гревшиеся на мелководье головастики. Чувствуя себя сказочной принцессой, она принялась обмываться теплой, пахнувшей тиной и лягушачьей икрой, водой. Лягушки, притихшие при ее появлении, скоро перестали бояться и принялись поочередно высказываться, обсуждая достоинства ее фигуры. Лимбо не сразу осознала этот факт, но когда до нее дошло, что это же лягушки, и что они живые, что они – есть, и, значит, это не зона, – она испытала прилив настоящего, всеобъемлющего счастья. Эйфория, полет!
Справившись с головокружением, она вдруг представила, что, быть может, кто-то невидимый, бомж какой-нибудь, наблюдает сейчас за ней из укрытия. Да и хрен с ним, подумала весело, пусть полюбуется. Может, ослепнет, или слюной захлебнется. Вот если бы Генри... Да, когда она знала, что на нее смотрит Генри, это ее волновало. Черт знает, почему. Нравилось ей это, не нравилось – другой вопрос, главное, она не была равнодушной.
Лимбо еще помыла снаружи берцы, они того заслуживали, потом одела новую одежду. Старую, освободив карманы, сложила тут же на берегу. Да, у Лелека глаз наметанный, размер он ей выдал именно тот, что нужно. Умытая, в чистых одеждах Лимбо чувствовала себя заново родившейся, или типа того, честное слово. Великолепно! – подытожила она переодевание и, шире, весь этап скитаний. Обратно в лес? Никогда, мазафак! Лучше умереть сразу.
Подходя к стоявшему на Магистрали поезду, Лимбо издали определила, – по расположению электровоза – что он направляется в сторону Сальви-Круса, а, значит, может и должен отвезти ее домой. Она прошла вдоль заднего вагона, перешагнула через рельсы, и сразу наткнулась на толпившуюся подле открытой двери группу курильщиков. Девушка ничуть не удивилась, встретив людей, и не особенно вглядывалась в их лица, даже избегала этого, но тому факту, что дверь в вагон открыта, обрадовалась. Значит, ей всего-то и оставалось, подняться по лестнице и войти внутрь. Что она и вознамерилась сделать.
Однако все оказалось не так просто.
Верней, все оказалось и проще, и чудесней, – как любит иногда устраивать жизнь.
Протиснувшись мимо высокого мужчины в белой сорочке с распахнутым воротом, Лимбо уже взялась за поручень, когда над ухом ее раздалось:
– Ну-ка, ну-ка! Минуточку! А не пропажа ли это наша объявилась? Не госпожа ли Лаура почтила нас своим присутствием?
Лимбо так и замерла, с поставленной на ступеньку вагона ногой. Неожиданно для себя, она совершенно забыла отреагировать, как ненавидит это имя. Оглянувшись, с минуту, наверное, она не могла признать обратившегося к ней мужчины, того самого, в белой сорочке, но потом, узнав, задохнулась:
– Ой, Борисфен Нифонтович! И, боясь расплакаться, прикрыла губы ладонью. Это был мимолетный жест, лишь секундная слабость, она быстро взяла себя в руки, подняла голову и улыбнулась.– Господин Клер! Я вас как же я вас не признала? Простите!
– Еще бы, не признала! Я, этсамое, удивлен, что вообще вспомнила. Уж простите, но мы отправились без вас. Железная дорога, понимаете ли, не позволила дольше ждать. Ни вас, ни господина Нетроя. Вы, кстати, не вместе с ним пропадали?
– Нет, не вместе, – покачала головой Лимбо. Она уже овладела собой вполне, ни один мускул не дрогнул на ее лице. – Я пропадала отдельно от господина Нетроя, и где он теперь, не имею ни малейшего представления. Я собирала материал для своего блога. Подумала, раз уж так сложились обстоятельства, и турнир в пролете, то почему бы не обратить неудачу себе на пользу.
– Вполне здравая мысль. Ну и как? Все удалось? Обратили? В мутных зеленых глазах Борисфена Нифонтовича плясали насмешливые огоньки. Похоже, он знал, что она была у Малецкого. Конечно, все он знал. А, плевать! Что он может ей предъявить? Ничего. Она будет гнуть свою линию, и пошли все нахрен.
– В принципе, да, – оставив подозрения нераскрытыми, ответила она. – Все получилось. Только в конце ситуация несколько вышла из-под контроля, поэтому пришлось подзадержаться.
– Вот почему вы в милитари?
– Да, не успела переодеться.
– А на мой скромный взгляд, форма на вас, как новенькая. И, этсамое, очень вам к лицу. Не хотите рассказать, что с вами произошло за эти дни?
– Не сейчас, простите. Я слишком устала. Быть может, позже, как-нибудь, Потом.
– Конечно, конечно, как вам будет угодно. Мы ведь никуда не торопимся. Одна только проблема, ваше место в вагоне мы уступили другому человеку.
– Вот как?
– Да. Помните же, какая обстановка в Загубинске, на вокзале? Грех было в таких обстоятельствах кому-то не помочь.
– Я понимаю... В голосе Лимбо господин Клер уловил нотки глубокого разочарования. Еще бы их было не уловить, ведь она их старательно выпячивала.
– Но вы не волнуйтесь, мне кажется, я знаю, как выйти из ситуации, – подхватил Борисфен Нифонтович ее пошатнувшееся настроение. – Пойдемте!
Они поднялись в вагон, и господин Клер постучался в купе проводников. На стук в коридор тут же вышла красавица-проводница, та самая, с которой они отправлялись в путешествие. Стюардесса. В красной форменной юбке и такой же ослепительно белой, как у Борисфена Нифонтовича, блузке. И эта пропажа обнаружилась, подметила смену вектора событий Лимбо. Вернулась. Круги явлений расходятся, чтобы в какой-то точке сойтись вновь. Таких точек слияний и пересечений множество, вот одна из них.
– Мариночка, – поименовал стюардессу господин Клер, – у нас еще одна пассажирка объявилась. То есть, нашлась. Надо ее разместить.
Мариночка улыбнулась.
– Куда прикажете?
– Я об этом и говорю. Вы перенесите мою постель в первое купе, к Агафье Борисовне, я там поеду, на своем месте. А в купе господина Нетроя поселим госпожу Лауру. Он упорно называл ее Лаурой, и ей, странное дело, совсем не хотелось протестовать.
Борисфен Нифонтович прошел дальше и заглянул к супруге.
– Агаша, этсамое, у нас намечается небольшое переселение. Нам с тобой придется потесниться. В смысле, объединиться. Ты же не против? Я знаю, что нет. И он обезоруживающе, как умел, улыбнулся.
Агафья Борисовна подняла глаза от книги, которую читала, и глянула поверх очков. Увидев Лимбо, она заулыбалась в ответ:
– Как ваши дела, деточка? Все хорошо? Я за вас беспокоилась.
Пока Мариночка меняла постели, Лимбо с господином Клером стояли в коридоре, у окна. Внизу, рядом с вагоном, находилась вся компания покеристов, перекуривала. У Лимбо было такое чувство, будто прошла целая жизнь с тех пор, как она видела их в последний раз. Она даже не сразу, с усилием, припоминала их имена. Фрол Кассепа, Ганс Дансер. И Клодница, да, Крис. А этот...
– А почему у господина Загула голова в бинтах? – поинтересовалась она у Борисфена Нифонтовича.
Тот меланхолично улыбнулся, погонял леденец за щекой.
– Леша попал в ситуацию. Угодил, можно сказать. Не в такую, как вы, но по-своему не менее трагическую. Как бы это сформулировать... В общем, если помните, эти господа там, в гостинице, затеяли, этсамое, междусобойчик. То есть, маленький локальный турнир по покеру. Надо понимать, что хоть турнир маленький, страсти в нем бушуют нешуточные. Как всегда. Так вот, господину Загулу А. поначалу везло необычайно. Он всех своих соперников, что называется, раздел до нитки. И вот тогда-то, неожиданно для господина Загула, был разгадан секрет его успеха в игре. Секрет этот оказался из категории вещей, за которые за игорным столом положено бить канделябром по голове.
– А! Шулер! То-то я смотрю, в сторонке стоит...
– Можно и так назвать. Причем – в немалой степени. И Леша З. получил-таки свое. Именно канделябром, и именно по голове. Канделябра, кстати, поначалу не оказалось, его, этсамое, специально принесли. Ничего не поделаешь, ритуал. От игры парня отстранили, до поры, до времени, конечно, деньги ему пришлось всем вернуть. Насколько мне известно, претензий он не имеет.
– Что-то он не весел.
– Веселого вообще мало. Ведь происшествие грозит ему серьезной дисквалификацией – если кто-то из участников пожелает раздувать дело дальше. А господин Загул человек талантливый, надо это признать, и не хотелось бы такой талант потерять, чисто из любви к жанру. Но пока он, можно сказать, легко отделался. Все потому, что сразу свою вину признал, а то ведь могли ему и, этсамое, голову проломить. Народ горячий, эти покеристы. Но отходчивый. Ему даже разрешили вместе со всеми в вагоне ехать и за игрой других наблюдать. При условии соблюдения молчания. И руки в карманах держать придется, да.
– Все готово, – сообщила Мариночка, – можете занять свое место.
Лимбо, все еще не веря, что ей удалось оторваться от череды ужасных событий и испытаний последних дней, оглядела уютное купе, ее крепость и пристанище на ближайшие, наверное, сутки, ощутила этот пьянящий запах свежего белья и моющих средств, без всякой примеси формальдегида, и почувствовала, что готова, наконец, расслабиться. Почти готова, не вполне. Чтобы отпустило, нужно было что-то еще.