Честно говоря, прежде у нее совершенно не было опыта лазания по пещерам, каким-то проходам, туннелям. Вот эти вот всякие тесные ходы, замкнутые объемы – нет, это не про нее. В смысле, не входило в ее образ жизни. Поэтому сказать заранее, как она себя поведет, оказавшись в таком узком лазе, она не могла. Но теперь, заглянув в него, ощутив его, так сказать, дыхание, подумала: вы это серьезно? А не пошли бы вы куда подальше? С какого такого перепуга она туда полезет? Вот оно ей надо? Вресноту?
Надо! – с прискорбием ответила сама себе. Надо, девонька. Потому что, если не ты, то и некому. Как оказалось. Мужики-то перевелись все. Где они, герои? Нет их. Так что, токмо тебе, как говорится. И вообще, чтобы не было недомолвок: ты же не думаешь, что у тебя есть хотя бы один шанс вернуться оттуда живой? Забудь! Оставь надежду, всяк сюда входящий. Тем более – вползающий. А еще лучше, считай, что самое худшее уже произошло. То есть, по факту, ты все равно, что мертва. А если так, то и бояться нечего. Опасностей больше нет, потому что ни одна из возможных не сумеет навредить сильней. Однако, задачу ты должна выполнить находясь в любом агрегатном состоянии, ее с тебя никто не снимал. Никто и не может снять, потому что ты сама ее на себя взвалила. Сосредоточься на ней, подруженька, а там, если все получится и случится, и боги окажутся благосклонны, не грех будет и о себе подумать.
В общем, снова нашла она нужное, вдохновляющее слово и в нужный момент сказала его сама себе. И вдохновилась, да.
Лимбо подергала руками решетку – та держалась крепко, да и сплетена была из достаточно толстых металлических прутков. Вся эта конструкция, хоть и оказалась совершенно ржавой, но выглядела очень уверенно. Но у нее все же имелось такое подозрение, и, еще больше, надежда, что ее лендлизовские кусачки с ней справятся. Где, кстати, они?
Кусачек нигде не было видно. Она поняла, что сама же их похоронила, подкапываясь к трубе, и ей снова пришлось перелопатить руками всю откинутую кучу хлама, чтобы кусачки заполучить обратно. Увидев резиновые рукоятки под кучей листьев, она так обрадовалась, будто нашла сундучок с золотом. Э, нет! Стоп, стоп, стоп! Золото? Ей оно зачем? Вот сейчас? Куда ей с ним? Да никуда, ни вверх, ни вниз, ни назад, ни вперед. Единственно только, садиться рядом с бычком этим, и помирать, любуясь на.
И вообще, удачу в неудачу переломить легко, поэтому, если не хочешь, чтобы она от тебя отвернулась совсем, не болтай лишнего. А? Усекла? Сможешь? Вот и давай так.
Подступившись к решетке с обретенным инструментом, она по периметру перекусила им один за другим все прутки. Пять миллиметров? Легко! Даже шесть. Кусачки работали, как автомат, на рабочих поверхностях не было заметно никакого ущерба – вот что значит военный металл. Два последних стержня внизу она отрезать и вовсе не стала, а согнула их, наклонив таким образом всю решетку горизонтально. Ей подумалось, что так, поверх нее, заползать в трубу будет значительно удобней. Ну, может быть, может быть.
Склонившись над входом, она посветила туда фонариком. Луч освещал лишь ближайшие участки бетонной трубы, а дальше терялся во тьме, поглощался ей без остатка. Этот пульсирующий мрак казался ей живым монстром, который лишь съеживался и отползал от света глубже. Таился и ждал ее. Бр-р! А что, если там где-то труба чем-то забита, и она застрянет, подумала Лимбо с ужасом и содроганием. Как быть в таком случае, ведь там она даже развернуться не сможет. Как выползти обратно, если... О!
К чести Лимбо, и с последним приступом паники ей удалось совладать. Она достала зажигалку и высекла огонь. Пламя сразу легло почти горизонтально, что прямо говорило о сильном токе воздуха в трубе. Ну, и какая тут закупорка? Она вспомнила, что и без пламени, лицом ощущала этот сквозняк, просто не обратила на него внимания. Что тут сказать? Не мандражируй, и вообще, кончай трястись. Вперед! Давай, давай! Поторапливайся, старая корова!
Старая корова? О-о! Дожить бы...
Она поначалу думала толкать рюкзак перед собой, но быстро поняла, что это не выход, что так ничего не получится. Тогда она придумала другой способ. В одном из боковых рюкзачных карманов имелся длинный линь с карабином, она еще все думала: нафига он нужен? Вешаться, что ли? В безвыходной ситуации? Теперь вот пригодился. Лимбо зацепила карабин за верхнюю петлю на бауле, а другой конец веревки обмотала вокруг пояса и завязала. Кусачки снова пристегнула к рюкзаку, потому что дальше трубы, скорей всего, тоже перекрыты решетками, а, значит, без инструмента не обойтись. И сбегать за ними, в случае чего, обратно нет получится. Из другого кармана достала кепи и натянула, наконец, на голову, Волосы, кудряшки свои, забрала под него, козырьком повернула назад. Готово. Ну, что говорится в таких случаях? С Богом!
Исчерпав набор законных причин, чтобы еще хоть ненамного оттянуть этот момент, Лимбо засекла время и полезла в трубу. Точка бифуркации пройдена, в смысле – обратного пути нет. Ей было страшно, можете понять? Господи, как же ей было страшно! И все, довольно об этом.
Она подтянула к себе рюкзак, просунула линь между ногами, а потом перевернулась на живот и, с фонарем в руке, поползла вперед.
Сто метров, это много или мало?
Несерьезный вопрос, правда?
Не спешите с выводами.
Когда стоишь на своих ногах, впереди прямая дорога, над головой светит солнце, – или луна, не имеет значения, – а легкие полны свежего воздуха, то это одно. Сто метров превращаются в сто шагов, и ты не замечаешь, как отшагиваешь их, думая о чем-то приятном, и готов идти еще и еще, потому что движение – жизнь.
Когда ты лежишь ничком в узкой трубе, забитой мраком и неизвестно какими еще кошмарами, и тебе предстоит проползти по ней те же сто метров – это уже совсем другое. Другое задание, другое целеполагание, движение, ощущение, состояние – все другое. Вообще, нормальный человек в такую трубу не полезет, это совершенно очевидно. Ну а если он все-таки туда полез, к этому человеку, как минимум, есть вопросы.
Лимбо изо всех сил гнала от себя любые вопросы, вообще мысли. Она знала лишь одно, что ей нужно пролезть каких-то сто метров – до следующего колодца, и сосредоточилась, замкнулась на этой миссии. Но, как всегда, хорошо мечталось, трудно выполнялось.
Очень скоро ей стало казаться, что труба постоянно сужается, и с каждым ее движением становится все тесней и тесней, так что она уже с трудом протискивается дальше. Тело затекло и стало ломить, ей все время хотелось повернуться, выгнуться, потянуться, встать и пройтись, наконец, но так как ничего этого сделать было невозможно, хотелось еще больше, просто нестерпимо хотелось. И еще локти. И колени. Они начинали гореть огнем от постоянного трения, от бесконечных усилий. Мазафак, ругалась она, непонятно кого имея в виду, ну вот почему никто не озаботился, не выдал мне наколенники? И налокотники? Как, черт возьми, я должна без них обходиться? Как, как... Вот так!
Еще хорошо, что труба оказалась довольно чистой на всем протяжении, только песок и мелкие камни на дне.
А потом навалилось удушье. Ей вдруг показалось, что ни единого глоточка воздуха больше взять негде. То есть, что значит, показалось? Так все и было. И случилось это в аккурат после того, как она подумала, и ужаснулась той мысли, что находится внутри гигантского земляного червяка. И что ползет она, пардон за подробности, по его пищеводу, но встречно общему направлению движения веществ. То есть, получалось, что как бы она ни старалась, сколько бы ни прикладывала усилий, чтобы продвинуться дальше, по телу червяка пробегала естественным образом сформированная встречная судорожная волна, и относила ее обратно, назад. Противостоять внешним рефлексам она не могла. Это было так обидно. И, конечно, в этом червячном брюхе совершенно нечем было дышать, – как и в любом другом брюхе – неудивительно, что она потеряла сознание. Это был обморок, в который она не упала, а в котором тихонечко прикорнула – уронила на руки голову и утаилась, спряталась от жизни.
К счастью, это маленькое происшествие случилось все же больше от ее мнительности и общей усталости, чем от реальной нехватки кислорода, и не было слишком продолжительным. Она вскоре очнулась – оттого, что ветер оглаживал прохладной ладонью ее лицо. Сквозняк ведь тот же ветер, только поставленный в ограниченные условия. В данном случае он – диггер, загнанный под землю. А один диггер всегда поможет другому, своему собрату, попавшему в затруднительное положение, – таково правило, таков этикет.
Открыв глаза, она с тоской посмотрела вперед, куда продолжал светить оставленный на дне фонарик, мол, когда же это издевательство закончится? И вдруг обнаружила странное явление, необъяснимое с точки зрения логики предшествующих событий. Вся поверхность трубы, и сверху, и снизу – со всех сторон, была покрыта какими-то полосами, изогнутыми и прямыми, прерывистыми и длинными, чертами и пунктирами – разными, которые блестели в свете фонаря, точно слюдяные. Бриллиантовые. Что это? – подумала она. Почему ничего подобного не встречалось ей раньше? Это с чем может быть связано? Это опасно?