И вот уже, куда только подевались ее нерешительность и, простите, боязливость? Нет, теперь она подгоняла себя: давай, давай! Тем более что, как она заметила, небо сквозь отверстия в крышке люка над головой не просвечивало, что означало лишь одно – там наступила ночь. Или, другой вариант, какой-то дряни навалили сверху. Тоже может быть. Тут она внезапно заметила, что скоб, по которым можно спуститься или выбраться из колодца, нет. Чуть подумав, она решила, что и в предыдущем колодце их тоже не было, она просто не обратила внимания. Заметила, но не акцентировалась. Все это еще раз подтверждало, что полковник не просто так отвел ее к колодцу с бычком. Что опять же убеждало: другого пути проникновения в Бункер не существует.
Ну, хорошо, она в этом убедилась, и что? Ей стало чуточку легче? Фиг там! Вот ни хера не легче. В этом мире столько мужиков, а заниматься этой ерундой, лазать по трубам, по грязи и сырости, спасать гребаный мир приходится ей. Почему?
Эти мужики, они зачем, вообще, нужны?
Они на что-то еще способны, кроме развлекательно-осеменительной функции?
Какой от них профит, кроме немотивированного насилия?
Не пора ли, черт раздери, изолировать их от общества?
Хрена лысого их изолируешь!
Мазафак!
Лимбо взяла телефон и сквозь полиэтилен посмотрела время. Нет, все-таки уже ночь. Темное время суток. Ну, что, красотка, готова?
Подхватив рюкзак, она повернулась к новому рубежу лицом, и тут под ногами ее в воде громыхнуло какое-то железо. Она посветила фонарем вниз и поняла, что это решетка, та, которой недостает на трубе. Ну, слава богам, нашлась! А то как-то неудобно получалось, должна быть, а нету. Отвалилась, что ли? Ну, может быть... Может, и на том конце повезет обойтись без решетки?
Забравшись в трубу, она сначала медленно, буквально преодолевая, переламывая себя, полезла вглубь, а после, заведясь, стала двигаться все быстрей и быстрей. Это был какой-то горячечный порыв. Штурм, можно сказать, натиск. Невероятная злость охватила, воспламенила ее. Потому что, сколько можно? Пора уже кончать со всем этим дерьмом! К тому же, тут полно воды. А в воду, тем более, в холодную, как известно, следует нырять быстро, не пытаясь растянуть надолго сомнительное удовольствие медленного погружения.
Как уже говорилось, вода бежала по трубе журчащим дурашливым ручьем. Он образовывал перед ней, где натыкался на ее руки, целый валик, бурун, который разделялся пополам и, огибая с двух сторон, убегал назад. Не прошло и полминуты, как Лимбо вымокла до нитки, именно те участки одежды, которыми она прижималась к трубе и которые прикрывали самые чувствительные части ее тела. Ну, да, грудь, живот и все остальное. Только попа оставалась в сухости, заметим – пока. И это вам не мурашки, не безобидный фриссон! Это полноценное промокание, охлаждение и, соответственно, омерзение. Хвала богам, вода, насколько она могла судить, была все-таки чистой. Скорей всего, здесь она текла часто, если не постоянно, отчего вся поверхность трубы была покрыта слизью, бурой в свете фонаря. Эта слизь напоминала тину, которой обрастают камни и разные конструкции в воде. Но это там, наверху, а под землей, она не знала, могла ли тина расти? Или это что-то другое? Впрочем, и черт с ней. Какая ей разница? Не стоит забивать голову всякой ерундой.
Не стоит забивать голову ерундой, – повторила она вслух. А чем, собственно, наполнена твоя голова? Скажи-ка! Гусиными какашками? Имелись бы там мозги, подруга, ты никогда, ни за что не оказалась бы в таком идиотском положении. Теперь же ничего не остается, как только форсить и форсить ситуацию. Иначе тебе отсюда не выбраться. Помяни мое слово.
Она сразу, с самого начала заметила, что наклон этого участка значительно больший, чем предыдущих. Ей приходилось лезть вверх под довольно большим углом. Это могло означать, что скоро она до чего-нибудь таки достанется. Так ей хотелось думать, потому что уже давно пора было до чего-то достаться. Бриллиантовых дорог на стенах, кстати, здесь не было. Не шли сюда бриллиантовые дороги. И, соответственно, слизней альбиносов в этой трубе она не встречала. И никого другого не встречала. Что тоже могло означать... Хрен его знает, что это могло означать. А вот, кстати, и посмотрим, что все это значит.
Откуда-то из темноты, из мрака, будто влекомая мутным потоком невиданная рыба, как одна нереальность внутри другой нереальности, навстречу ей выплыла решетка, и она вцепилась в нее рукой. Потом другой рукой, подтянулась, припала к ней головой... Все.
Какое-то время она висела в таком положении, обтекаемая водой, не в силах пошевелиться. Отдышавшись же, подтянула к себе рюкзак и, взяв кусачки, стала перерезать прутья решетки. Надеюсь, это последняя, тешила она себя надеждой.
Справиться с этой решеткой у нее едва хватило сил, а когда выгибала ее от себя, как-то неловко повернулась – тоже сказалась усталость – и столкнула свои лендлизовские кусачки в воду, которой новый колодец был полон по обрез выходной трубы. Она только беспомощно проводила их взглядом. Прощай, американец! – подумала пафосно, почему-то обратившись к кусачкам в единственном числе, имея в виду, наверное, слово «инструмент». Ты был такой безотказный, и так много для меня сделал! Ты был незаменим, но нырять за тобой, прости, не буду. И вообще, надеюсь, твои услуги мне больше не понадобятся. В случае чего, постараюсь обойтись без тебя. Прощай, американец, мне будет тебя не хватать! Наверное.
Ну, что-то такое. Как же она устала...
Новый колодец был четырехугольным, размером примерно полтора на два метра. В нем имелись скобы на стене, частью уходившие в воду. До верхнего бетонного перекрытия оставалось чуть больше метра, в нем обнаружился квадратный люк, прикрытый тяжелым железным листом. Лестница находилась рядом с трубой, так что она легко могла до нее дотянуться. Дальше за лестницей, в следующей стене высоко над уровнем воды имелось вытянутое прямоугольное отверстие, из которого-то непрерывной струйкой и вытекала вода. Этот ход, скорей всего, вел непосредственно в бункер. И он, как все другие ходы, был перекрыт решеткой, вертикальными металлическими прутьями, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что американец с ними бы не справился. Зубы сломал бы об эти квадратные прутья американец, так что, есть он или нет, уже без разницы.
Чтобы понять и решить, что делать дальше, имело смысл для начала оглядеться. То есть, выглянуть наружу. Попытка, как утверждал один товарищ, не пытка, и он знал толк в том и другом, поэтому приходилось верить ему на слово. Она перелезла на лестницу и, сгруппировавшись на верхней ступеньке, уперлось спиной в крышку люка. В последний момент вспомнила кое-что, выключила фонарь и сунула его в карман. Оставшись в полной темноте, надавила, подперла плечами, шеей и затылком проклятую железку.
У-у-у, какая тяжесть!
Ей показалось, что от напряжения и непомерного бремени засверкало в глазах. Да что в глазах, ей показалось – в черепе вспыхнуло. Или это в воде, на дне колодца что-то светится? Вот сейчас какой-то монстр поднимется из глубины и – ам, ам, ам! – сожрет ее к чертовой матери! И не подавится, гадина! И хрен с ним, пусть жрет! У нее все равно, по ходу, выхода отсюда нет. По ходу – выхода, ага. Кончай болтать, подруга, а то уже полнейшую пургу несешь.
Собрав остатки сил, все, что можно было собрать, она надавила на крышку и, чувствуя, как обратным током наполняется вязкой болью все тело, приподняла ее. Ненамного, только чтоб взглянуть сквозь образовавшуюся щель. Подумала, хвала богам, что крышка не приварена, не закрыта на замок, что не стоит на ней какой-нибудь мудак, вроде Нетроя. Ей же только глянуть.
Едва переливаясь взглядом через край колодца, она увидела освещенные одинокой лампочкой большие, запертые на навесной замок, ворота. Слева от них в перпендикулярно подходящей стене имелась странного вида выпуклая дверь. Откуда-то из-за спины к воротам подходили рельсы, и там на них стояла большая низкая вагонетка, чем-то груженая, не разобрать, чем. Такую дверь она, кстати, видела, совсем недавно. Где видела? Да-да, на фотографиях того заброшенного объекта. Ну, наверное, да, то самое.
Она больше не могла этого выносить, это бремя. Выдохнула и, чуть ослабив ноги в коленях, подсела, опустив крышку на место. Долго стояла так, уцепившись за скобы и замерев, ожидая, пока боль и тяжесть истекут из нее настолько, что можно будет что-то делать дальше. А ведь ей придется повторить то же самое еще раз, просто потому, что нужно посмотреть и в противоположную сторону.
Ну, вот, хвала богам, можно двигаться.
В кромешной темноте она обернулась на другую сторону, отзеркалила свое положение, уперлась в крышку снова и, собрав уже самые-самые последние силы, честно-честно, приподняла ее. Едва-едва, на дюйм-полтора.
Выглянув в предполагаемую щель, которую не сразу и различила-то в темноте, она, присмотревшись и привыкнув к обстановке, все же опознала уходившую мимо колодца и прочь от бункера дорогу, с парой на ней блесток-рельсов. И рядом, совсем рядом с люком увидела тень. Кто-то большой, бесформенный, она сразу почувствовала – живой, присутствовал и нависал. Потом этот бесформенный кто-то шевельнулся, блеснула искра. Лимбо сразу поняла – что это, кто это. Отсвет лампочки бликует на штыке. Часовой на посту, в двух шагах. Она перестала сопротивляться, позволила крышке опуститься, и выдохнула, протяжно, беззвучно.