Это был укол ужаса, резкий, короткий, точно удар стилетом под лопатку. К чести Лимбо, она справилась, сумела этот удар погасить и, собственно, пережить. Правда, ощущение счастья моментально пропало, точно его сдуло порывом ветра. Выгибая спину и чувствуя, как деревенеет грудь, она медленно отстранилась и так же медленно развернулась лицом к неожиданному воздействию, после чего, наконец, огляделась.
Место, в котором она, вынырнув, оказалась, представляло собой нечто вроде длинного и узкого бассейна, или канала, в котором вода доходила ей до плеч. Этот водоем был метров восьми в длину и примерно двух в ширину. С одной его стороны находился скрытый выход в колодец, который Лимбо только что протестировала, а с другой, прямо над ним, нависала какая-то большая и сложная, совсем ржавая железная конструкция.
Это было непонятное для непосвященного и на первый взгляд очень сложное переплетение труб и иных разнообразных металлических профилей, из которого, распыляемая четырьмя поставленными в каре плоскостями в бассейн сплошными потоком стекала вода. Получался такой высокий параллелепипед с водяными гранями. Хоть Лимбо, откровенно говоря, не являлась посвященной в детали и тонкости, обслуживания сложных специальных сооружений, она догадывалась, даже знала почти наверняка, – не спрашивайте, откуда! В голове у нее плавало множество подобных ненужных знаний – что это техническое устройство носит поэтическое название градирня. Вот как. И еще эта градирня по кругу была огорожена металлической сеткой, вроде рабицы, но более мелкой.
Одна стена бассейна являлась торцевой стеной всего помещения и подпирала потолок, другая представляла собой невысокий, обложенный кафельной плиткой бортик, как в обычном плавательном бассейне; на нем висела лестница из нержавейки.
В воде, в шаге от Лимбо, что-то плавало. Или кто-то. Она уцепилась рукой за лесенку, подтянулась и, утвердившись на ней, наполовину вылезла из воды. В таком положении ей отлично было видно, что в шаге от нее в воде плавало тело. Собственно, труп, если называть вещи своими именами. Если можно труп считать вещью. Черт, прекращай уже словоблудить! – прикрикнула она на себя. Это нервное. Она знала за собой такую слабость, иногда в минуты опасности, скорей даже – неопределенности, она начинала, что называется, нести пургу. То есть, в голову лезли мысли и воспоминания, не имевшие непосредственного отношения к происходящему здесь и сейчас. Да, конечно, она старалась жестко себя контролировать, но...
Ничего не решив по поводу трупа, – кто, зачем, почему? – но подумав вполне резонно, что он, скорей всего, не проявит по отношению к ней агрессии, она повернулась к нему спиной и осторожно выглянула над бортиком.
Это было большое, квадратов в семьдесят пять, помещение с низким потолком, по центру которого висели несколько светильников в стиле милитари в герметичном исполнении, все они тускло светились желтым светом. Стены и потолок комнаты были выкрашены масляной краской, любимой военными слоновой костью, которая при таком освещении казалась темней и гуще, чем на самом деле, и жирно блестела.
Вдоль стен стояли обычные для раздевалки шкафы с высокими узкими ячейками, некоторые дверцы были раскрыты нараспашку. Посередине, под лампами, два длинных стола поставлены друг за другом, длинные деревянные лавки подле них и стулья вразброс. Вся мебель, включая стулья, а также две двери – по одной с каждой стороны, как и сетка вокруг градирни, были выкрашены веселой голубой краской. То есть, как поняла Лимбо, перед ней была раздевалка, также и комната отдыха личного состава, которая частично использовалась для технических целей. И – хвала богам! – в данный момент комната была пуста.
Лимбо выбралась на бортик, следом за собой кое-как вытащила туда же опостылевший рюкзак, после чего, разогнув спину, оглянулась.
В покинутом ей бассейне плавали не один, а целых три тела. То есть, синонимично, трупа. При виде их, затерянный среди отражений былого и не былого, вдруг выступил вперед выцветший образ, и зазвенел надтреснутыми дискантами хулиганский стишок, который в далеком гарнизонном ее детстве нараспев декламировали мальчишки. Кто их научил ему? Неизвестно. Мальчишки любили ходить по грани, даже заглядывать за нее, и много чего тогда декламировали, часто не понимая смысла. Тем более, не разумели его внимавшие тем декламациям девчонки.
Лимбо и понятия не имела, что слышанная когда-то ей ерунда каким-то образом осела в памяти. Потому что – зачем? Совершенно незачем. Однако – вот. Стишок был длинным, как грузовой состав на Магистрали, но для нее на стрелках памяти прогрохотал лишь один вагон, вспомнился только один, подходящий случаю куплет.
На берегу лежат два трупа,
у одного торчит... запонка!
и проходящая девчонка
чему-то улы-ба-ет-ся...
Дальше, хвала богам, ничего не вспоминалось, но ей и этого было достаточно, тем более что в данной ситуации она стопроцентно отождествляла себя с той проходящей девчонкой. Правда, было не до улыбок.
Надо сказать, что, вообще-то, скабрезностей, да и попросту пошлости, Лимбо на дух не переносила, хоть и не чуралась порой сдобрить разговор крепким словцом. Но это, как говорится, для связки слов только, для гладкости изложения и большей глубины проникновения в смыслы. Тут уж ничего не поделать, такой имидж она себе лепила, или жизнь из нее лепила, приходилось соответствовать. И вообще, это – другое. Тем не менее, иногда память преподносила такие вот сюрпризы своей владелице. Что с ней поделаешь, с памятью? Она ведь тоже как женщина, как любовь – ей не прикажешь. Хочет, возвращается, хочет, ускользает, оставляя в пустоте и забвении.
Ну, и все, и забудем. Зацикливаться, тем более, проговаривать вслух все это она не собиралась.
Странный, кстати, феномен. Это что, так стресс на нее влияет? Или что-то еще? Матрица? Страшно подумать, что еще может ей вспомниться. Не сойти бы с ума в таких условиях. А, подруга, ты как, выдержишь?
Все тела, насколько могла судить Лимбо, были мужскими. Двое плавали лицами вниз, раскинув руки и ноги в стороны, третий, запрокинувшись, смотрел в потолок сквозь залившую открытые глаза пленку воды. У этого третьего, как раз-таки, что-то там виднелось в черноте и спутанности лобковых волос, условная запонка, скукоженный мужской символ. Неужели, мужик весь вот в этой примете и заключается, и сосредотачивается, подумала Лимбо. Есть – значит, мужик, нет – кто-то другой? Это, конечно, не так, и вообще, все гораздо сложней. И проще одновременно. Мужик, мужчина проявляется и определяется только рядом с женщиной. Говорят, еще на войне, но война ведь тоже женщина – страшная женщина в черном. Бр-р-р! Ее передернуло – совсем не от брезгливости, если что, а от общего неприятия смерти.
В помещении было довольно холодно, промокшую насквозь, ее вскоре начала бить дрожь, и с этим надо было срочно что-то делать. Ну, хотя бы отжать, выкрутить одежду, что ли, иначе ведь в таком состоянии она ни на что не способна. Да и вообще, в мокром одеянии долго в бункере не протянуть. А и кто протянет? Никто. Эти бетонные стены буквально вытягивали из тела тепло и жизнь. Как же холодно, мазафак!
В сетке, окружавшей градирню, оказалась небольшая калитка, запиравшаяся снаружи на простую защелку. Лимбо открыла ее и спрятала рюкзак там, за конструкциями, в самом углу. Попутно отметила, что сбоку, у самой стены, наверх, откуда льется вода, ведет неприметная лесенка. Даже не лесенка, а переплетение трубок, по которым можно забраться. Что, интересно, там? – мелькнула мысль.
С нее самой ручьями стекала вода, и на бортике образовалась целая лужа. Одежда прилипала к телу, остужая все больше. Даже казалось уже, что она примерзала к коже, точно наледь на борт баркаса, в ботинках хлюпало. Нет-нет, это просто нельзя было выносить! Где же тут можно обтереться, обсушиться?
Она ладонями повыдавливала из одежды избыток воды, совсем чуть-чуть, но ей стало легче. Наверное. Потом подошла к одной из двух находившихся в комнате дверей и, приоткрыв ее слегка, осторожно выглянула. Этот выход, как оказалось, вел в коридор. Узкий и низкий, он был выкрашен той же слоновой костью, что и комната с градирней, там горел свет и, ритмично подвывая, гудели какие-то механизмы, насосы или вентиляционные установки. Никаких других звуков, которые могли бы насторожить, она не выделила, да и не увидела в коридоре никого и ничего подозрительного. Что, к слову, очень ее обрадовало, потому что, с учетом того, кто обитал в бассейне за спиной, трудно было вообразить, кого вообще в этом бункере можно встретить.
Собственно, влево, куда позволял заглядывать раструб приоткрытой двери, проход просматривался недалеко, в десятке метров дальше его перегораживала тяжелая железная дверь, в этот момент наполовину приоткрытая – ручки-запоры устало и покорно свешивались книзу как две обессиленных руки. Что там дальше определить было невозможно. Ладно, здесь пока тихо, подумала Лимбо и перешла к двери напротив.
Сквозь сантиметровую щель из смежного помещения сочилась тьма, из чего Лимбо заключила, что там, должно быть, людей нет – ведь не станет же никто в здравом уме сидеть без света, правда? Ей не показалось странным, что она повсюду ищет людей, но ведь там, в темноте, мог прятаться и кто-то иной. Нет, она не представляла ничего такого, просто щелкнула выключателем и вошла.