– Куда ты собрался?
– Хочу понаблюдать за тээсцээром, как программа идет.
– Что, есть какие-то подозрения? Или сомнения? Говори сразу, дело-то не шуточное.
– Да ничего такого. Просто, вся эта схема,.. Будем откровенны, товарищ полковник, хер его знает, как она работает. За ней глаз да глаз нужен, да и то может не хватить. Что-то мне в крайний раз показалось, какие-то вариации возникли. В пределах допуска, но все равно, хочу проверить. Думаю, ничего серьезного. Надеюсь. Но лучше проконтролироавть.
– Да-да, конечно, иди. Это очень важно, очень важно. И, если что обнаружишь, – что-то не так, или сбой какой – сразу сообщи.
– Есть! Само собой, Иван Григорьевич.
– Послушай, Владлен... Остроносый взял Черникова под локоть и отвел на три шага к двери. Там сказал, понизив голос: – Хочу спросить, ты в последнее время ничего необычного не замечал?
– Нет, – задвигал косматыми бровями подполковник. – А что такое?
– Может быть, ничего. А, может... В общем, мне показалось, кто-то у нас тут снова появился.
– Думаете, он? Командир?
– А кто еще?
– Не знаю, я ничего не замечал. Иван Григорьевич, неужели ты в это веришь?
– Веришь – не веришь, а готовым надо быть ко всему. В общем, я тебе ничего не говорил. Но если действительно Командир объявится, надо будет оказать ему все почести. И ни в чем не препятствовать.
– Помогать?
– Помогать... Помогать, может, особенно и не стоит. Но не мешать.
– Понял. Почести оказывать, не способствовать, но и не мешать. Разрешите идти?
Черников вышел, оставив дверь приоткрытой. Полковник подошел к столу и встал во главе его. Спросил у тихого народа: – Ну, что, все готовы? Никто ему не ответил утвердительно, но и не возразил, а такой расклад всегда считался со знаком плюс. – Хорошо, – сказал Иван Григорьевич, – начинаем.
Он вытянулся, втянул живот и, похоже, перестал дышать. А если бы Лимбо наблюдала за ним не со спины, она бы увидела, как глаза полковника закатились вверх. Словом, настроился он, и связь установил не совсем обычную, людям не свойственную.
– В качестве главного инженера докладывает подполковник Тетерин, – изрек он в пространство, и явно куда-то еще сквозь него заунывным и, как говорят, замогильным голосом. – Личный состав боевого расчета на подпитку собран.
И подполковник Тетерин тут же присел на свободное место у стола. Следом присутствующие как по команде развернулись лицами к дальней боковой и ничем не занятой стене комнаты – вполоборота, и однообразно положили локти на стол, кто правые, кто левые. В тот же миг на всей площади стены вспыхнул светящийся рисунок. Может, не рисунок – схема, или даже таблица, состоявшая из восьми отдельных, отличных друг от друга картин. Лимбо, едва глянув, узнала, что это такое.
Рисунки были очень похожи на работы японского психиатра Акиоши Китаока, которые тот называл иллюзиями. У него это были разнообразные абстракции в виде всевозможных красочных разводов, цветовых комбинаций и геометрических форм, вроде тех, что наблюдаются во вращающемся калейдоскопе. В зависимости от состояния зрителя они вызывали – или не вызывали – у него ощущение движения. Причем движение, сосредоточившись на отдельном узком участке рисунка, можно было остановить.
Здесь все было устроено несколько по-другому.
Картинки двигались изначально, и это совсем не было иллюзией. Изображения вертелись, переливались, перетекали, все сразу и каждое на свой особый манер. При попытке охватить все сразу одним взглядом, возникало странное ощущение интенсивного взаимодействия. Лимбо постаралась этого избежать, потому что ни с кем и ни с чем взаимодействовать на ментальном уровне, или как-то еще, не собиралась. Но неожиданно обнаружила, что, сосредоточившись на отдельном рисунке, как и в иллюзиях Акиоши Китаоки, движение в нем тоже можно было остановить. А если удерживать частью сознания этот участок без движения, можно было сосредоточиться на другом, и остановить его тоже. А потом следующий, и следующий. Этот процесс был похож на то, как, растягивая пальцы шире и шире, прижимаешь к вертикальной стене, допустим, монеты, которые, стоит ослабить прижим, тут же выскальзывают и падают вниз.
По мере того, как удается остановить все больше картинок, внимание абсолютно поглощается этим нелегким занятием – удержанием их в неподвижности, концентрация достигает какого-то сумасшедшего уровня, и душевных сил отвлекаться на что-то еще совершенно не остается. Да, честно говоря, и желания такого не возникает – отвлечься, потому что это состояние полной вовлеченности начинает дарить невероятную радость, практически – счастье, лишиться которого – лучше умереть.
В этот момент происходит переход, осуществляется следующий шаг действа, последний. Якобы контролируемые сознанием в статичном положении все восемь изображений вдруг все разом выходят из повиновения и начинают бег против часовой стрелки. Быстрей, быстрей... Сознание, не прерывая контакта со всеми контролируемыми частями, движется за ними, и неожиданно само дробится на части, чтобы суметь проследить за каждой, чтобы не потерять. А когда вся картина сливается в одну единую движущуюся спираль, похожую на водоворот, и устремляется к центру его, туда же устремляется и сознание, подчиняясь одному лишь стремлению, горя одним лишь желанием – пропасть в этой грохочущей и сияющей бездне.
Возможно, это не последний акт представления, а лишь предпоследний. Возможно. Лимбо не стала проверять, так ли это. И раздумывать над тем, что же может представлять собой акт заключительный, тоже не рискнула. В какой-то момент она нашла в себе силы и мужество – а, может, снова боги помогли, она не ведала – удержаться на краю и, пересилив тенденцию сползания в бездну, отпрянуть от него.
Она откинулась назад, но рюкзак за плечами не дал лечь на спину. Тогда она перекатилась через него дальше, на левый бок, и так лежала, лицом к противоположной стене, судорожно отдуваясь, пытаясь успокоиться и позабыть все, что только что видела и испытала. Однако отблески продолжающегося действа продолжали плясать на стенах и элементах конструкций, не позволяя ни успокоиться, ни забыть. Тогда Лимбо прибегла к испытанному средству, быстро соорудила вокруг себя еще одну защиту, двойную, – мнимую стеклянную колбу, зеркальную как снаружи, так и изнутри. Лишь после этого она стала понемногу остывать.
Это что, гипноз был? Куда там тому гипнозу! Нет, нет, это что-то совсем другое. А, черт, ведь это же пси-поле, в чистом виде. Да, думала она, тот, кто взаимодействует с сознанием этих людей, работает совсем, совсем на другом уровне. Уровень этот – маг, чародей. С таким связываться... Лучше умереть сразу. Самоубиться. Но ведь, мазафак, ей придется с ним связаться. Мало того, она должна его победить. Как прикажете это сделать?
Тут ее осенило. А ведь именно так, через такие самодвижущиеся картинки Пыря собирался осчастливить, а заодно и увести за собой человечество. Гениально просто, запустить их в интернет, чтобы на каждой открывшейся странице возникала эта прелесть, – и вуаля! Даже ничего особенного придумывать больше не нужно, только помочь на начальном этапе, а дальше расползется по сети, как вода по промокашке. Да люди сами будут распространять свою погибель, пересылать друг другу в подарок, развешивать в пабликах для общего доступа. Пройдет немного времени, и зараза охватит весь мир. Но всего и не надо, достаточно трети, и с человечеством можно делать, что угодно. Можно запустить другой проект, какую-нибудь глобальную сеть психологической разгрузки, или подпитки счастьем, и вот уже людишки в ловушке, и никуда не денутся. А пока они не могут оторваться от экранов, ничто не помешает Пыре покопаться в их головах и чуть-чуть изменить настройки. И все. Захват произошел. Да, конечно, потребуется довольно много энергии… Впрочем, с этим у них, похоже, все в порядке.
Надо спешить, сказала она себе, надо спешить, пока не поздно.
Не дожидаясь, когда легкое помрачение уймется в ее голове окончательно, она опустила козырек кепи на нос и, жмуря глаза и едва подглядывая через густые ресницы, практически ощупью, сползла вниз по лесенке и направилась к двери. Почему-то она была уверена, что никто из присутствующих на представлении ее не заметит, так все были поглощены созерцанием удивительных иллюзий.
Чтобы обезопасить себя от возможного воздействия еще больше, Лимбо прикрыла глаза ладонью, поэтому едва не вскрикнула от неожиданности, когда дверь, к которой она только потянулась рукой, сама распахнулась перед ней.
– Ах! – вскричала она.
Парамонов! Лимбо совсем забыла, что он должен прийти! «Мазафак! Попалилась!» – прошибла ее, пригвоздила к месту убийственная мысль.
Парамонов, а это, действительно, он стоял в коридоре перед открытой дверью, был изумлен встречей не меньше. Его круглое обычно лицо вытянулось, зато глаза округлились – в соответствии, так сказать, с законом сохранения и перетекания формы. На несколько секунд он замер, весь уйдя в удивление, и сосредоточившись на нем. Но потом постепенно, как талая вода подъедает снег, на лице его проступил отсвет спасительной догадки, в глазах сверкнули искры понимания, он расслабился, и губы его расплылись в привычной для них, доброй улыбке.