Ему показалось, что огни прожекторов на первой башне качнулись в сторону и потом с каким-то судорожным рывком стали на место. Михаил присмотрелся. Да, опять прожекторы поплыли в сторону, словно за башню схватилась чья-то могучая рука. Но башня снова вырвалась и стала на место.
Постояла и вдруг начала падать.
Когда он на недопустимой скорости влетел в ворота комбината, по двору бежали люди, глядя на медленно падающие огни прожекторов второй башни.
В это утро Лина, как и всегда, пришла за полчаса до начала работы. В проходной сидел Илья Васильевич Комогоров. Увидев Лину, поздоровался и пошел вместе с ней.
Это ее удивило. Комогоров был так мало знаком с ней, что при встречах только рассеянно здоровался.
А тут вдруг сказал: «Здравствуйте, Лина» и пошел вместе с ней. По дороге спросил:
— Как живете?
Лина ответила «Лучше всех, и никто не завидует», потому что на такой вопрос больше ничего и не ответишь. Он это понял и похвалил.
— Ну, значит, вы — молодец.
Лина знала, что Комогоров работает в механической мастерской, но он почему-то не свернул туда, а все шел рядом с Линой, интересуясь, как она проводит время, почему не учится, да с кем дружит.
Не понимая, зачем ему понадобились такие подробности ее жизни, Лина отвечала неохотно, а когда он спросил, не скучно ли ей, она, посмеиваясь, сама задала вопрос:
— А если скучно, то что? Развлекать придете?
Он тоже усмехнулся:
— Да нет уж. Не гожусь я в развлекатели. С Михаилом совсем разругались?
— А вам зачем это знать?
— Да так спросил…
— Ну вот. Больше и не спрашивайте! — захлебнувшись от возмущения, выкрикнула Лина, и неизвестно, что бы она еще сказала, но в это время кто-то позвал Комогорова.
Догоняя их, шел директор биржи Тарас Григорьевич Ковылкин в побуревшем от времени кожухе.
— Сейчас будем передвигать, — громко заговорил он. — У вас все готово?
Не слушая, что они говорят, Лина побежала по узкой тропке, мелькая серыми разбитыми валенками. Она знала, что первый кран, поставленный очень близко ко второму крану, на котором она работала, сегодня должны отодвинуть. Это ее мало интересовало.
Приняв смену, Лина села за контроллер и положила руки на рукоятки.
Ее будка, прикрепленная к ферме, как ласточкино гнездо, заметно покачивалась над засыпанной снегом рекой. Впереди расстилалось слабо белеющее в темноте неоглядное поле биржи. Сильные прожекторы ее крана освещали широкую полосу, на которой чернел на снегу штабель баланса — длинных бревен.
Далеко, за полкилометра еле видны кружевные контуры контрбашни. От головы ее протянулись шесть поблескивающих нитей канатов.
Лина повернула правую рукоятку, и сейчас же башня задрожала от работы мощного мотора. Она представила себе, как внизу, под ней, в машинном помещении завертелся огромный барабан, наматывая блестящий трос. От штабеля отделился пучок баланса и начал подниматься вверх. Лина тронула левую рукоятку — тяжелый груз поплыл через всю биржу к эстакаде.
Отделенная от всего мира, Лина под монотонный гул моторов невесело размышляла о своей неудачной жизни. И ей начинало казаться, что всегда: и на работе, и дома, и даже когда ее окружают люди, она все равно так же одинока, как и в своей железной будке, висящей среди мрака.
Башня покачивается, натягивая упругие канаты, убегающие в темноту к другой, далекой башне. Вот так и в жизни крепко стоит на ногах и никогда не упадет только тот, кто чувствует надежную поддержку друга.
А ее кто поддержит, некрасивую, злую, строптивую? Кто ее полюбит? Мишка? Разве это любовь?
Далеко по дороге идет машина, покачиваясь и ныряя на ухабах. От этого, наверное, вспыхивают и гаснут голубоватые дорожки света. Или просто шофер гасит и зажигает фары: сигналит кому-то. Может быть, это он. Тогда напрасно старается. Его можно простить, но полюбить его нельзя. Наверно, нельзя.
Машина прошла. Вот показалась другая и тоже замигала фарами. Нет, это просто качает на ухабах. Ну и ладно. Пусть ее качает. Лине-то что за дело. А вот машина остановилась, свет перестал качаться. Лина вздохнула и рассердилась на себя. Снова стала смотреть на освещенную полосу. Стоя на штабеле, двое рабочих прицепляют очередной груз. Около штабеля ходит сигналист. Лина ждет, когда он взмахнет своим флажком.
Но вдруг рабочие, чего никогда не было, побежали по штабелю и, спрыгнув с Него, пропали в темноте. Сигналист тоже побежал вдоль штабеля, размахивая флажком. Что они — с ума посходили, что ли?
Она посмотрела в ту сторону, куда побежал сигналист. То, что она увидела, было так необычно, что Лина даже не испугалась. Она просто не могла понять, что делается с той, соседней контрбашней.
В мутном свете утра было отчетливо видно, как вертикальная ферма башни ломанно наклонялась, словно становилась на колени перед соседней контрбашней. Это продолжалось, как показалось Лине, очень долго. Несущие канаты лопнули и, как гигантские змеи, свиваясь в кольца, поползли по штабелю, цепляясь за бревна. Они тащились, раздирая пышную перину снега, покрывавшего штабель, выхватывая все новые и новые бревна.
Башня, лишенная поддержки, медленно клонилась к реке. Она упала бы сразу, если бы ее не удерживала тяжесть огромных стальных канатов, которые все продолжали ползти по штабелю.
Лина хотела вылезть из своей будки, но в это время почувствовала, как все кругом вздрогнуло и загудело, словно лопнула огромная струна.
Она не видела, как контрбашня упала на соседнюю, как эта соседняя башня тоже начала медленно разваливаться и падать. Лина только почувствовала, как дрожит и раскачивается будка, в которой она сидит.
Распахнув дверь, она посмотрела вниз. Чистый и пушистый утренний снег, покрывавший реку, медленно наплывал на нее.
Лина поняла, что ее башня тоже падает и что сейчас нельзя терять голову. Она сообразила, что ее спасение заключается не в том, чтобы сейчас же, немедленно с огромной высоты прыгнуть в снег. Нет, надо подождать, когда снег сам приблизится к ней, и тогда только прыгнуть как можно дальше, чтобы не накрыло падающей башней.
Она все сделала, как хотела. Выждав, сколько было надо, она прыгнула далеко в сторону, и ей показалось, что все кругом: и небо, и снег, и кусты на крутом берегу — все мгновенно вспыхнуло ослепительным алым светом и погасло.
МИР ЗДОРОВЫХ ЛЮДЕЙ
Никакого ясного намерения не было у Лины. Она стояла на больничном крыльце и, ни о чем не думая, переживала свое возвращение в мир здоровых людей.
Ах, какой это, оказывается, замечательный мир! Здоровые люди живут в новых домах с освещенными оранжевым и голубым светом окнами. Здоровые люди дышат чистым, как слеза, морозным воздухом. Они работают на комбинате, который, весь в огнях, глуховато шумит у реки; над ним клубятся разноцветные, белые, желтые, голубые, пары и дымы. Здоровые люди покупают в магазинах все, что им надо, и ни за что не притронутся к больничной каше.
Здоровые люди идут по улицам таежного города, и снег скрипит под их валенками. Хорошо жить человеку, когда он ничем не болен.
Лина прямо с больничного крыльца вбежала в этот здоровый мир, и снег запел под ее валенками.
Она пролежала в больнице почти месяц. Без нее встретили Новый год — ее навестили подруги, принесли подарки.
А в новогоднюю ночь в палате выздоравливающих, конечно, никто не спал. После двенадцати под окнами остановилась какая-то веселая компания. Играл баян, и девушки пели разудалыми голосами. Потом вдруг раздался молодецкий свист, все притихли, Лина услыхала, как сквозь замерзшее стекло какой-то парень крикнул:
— Лина! Покажись, какая ты!
По голосу Лина узнала строповщика из ее бригады Васю Матвеева.
Лина забралась на подоконник и открыла форточку. Но форточка была высоко, и она ничего не увидела, кроме черного неба и мохнатых проводов.
— Ребята, подсадите, — крикнул Вася и сейчас же в форточке возникла чья-то усатая красноносая рожа и Васиным голосом проговорила: