Глядя, как Женя хлопочет у стола, Марина сказала:
— Мне все кажется, что это не ты. Или, вернее, ты, но в какой-то роли. Хотя никогда еще не видела тебя на сцене.
— Увидишь. Завтра. Ну, садись. Какой ты любишь чай?
— Мне покрепче. Почему-то здесь хочется думать театральными образами. Я и подумала: человек всю жизнь играет одну и ту же роль, а когда ему очень надоест и он захочет сыграть что-нибудь другое, то уже не может. Привык.
— Таких актеров не бывает, — строго ответила Женя, понимая, к чему клонится разговор. — А если у актера есть одна любимая роль, то она, будь спокойна, не надоест. Кроме того, учти: одну и ту же роль никогда не сыграешь два раза одинаково. И вообще только совершенно бездарному актеру бывает в тягость одна и та же роль.
— Ну, значит, я бездарна. Вон конфеты. Такие, говорят, даже в Москве не всегда бывают.
— Какая прелесть! — воскликнула Женя. — Ты не бездарна. Скорей всего ты выдумываешь.
— Я хотела сказать, что всю жизнь играю одну роль, только в разной обстановке. От этого не становится веселее.
Женя взглянула на встревоженное лицо подруги.
— Ты чем-то напугана? — спросила она.
— Не выдумывай.
— Даже обескуражена. У тебя такой вид.
— Это с дороги.
Поняв, что Марина не хочет сейчас говорить о себе, Женя переменила разговор.
— А помнишь, — спросила она, — нашу избушку в тайге?
— Ну как же! — откликнулась Марина. — А ты помнишь…
И разговор легко покатился по гладенькой дорожке воспоминаний от одного поворотного столба с надписью «а помнишь!» до другого.
Но этот бездумный разговор не принес ожидаемой отрады. Он еще больше растревожил Марину. Думая о прошлом вообще, Марина забывала о деталях, а Жене дороги были именно мелочи, которые только и согревают воспоминания, вдувают в них жизнь. Вот эти-то детали и доконали Марину. Женя с мелочностью сочувствующей подруги напоминала ей все, ничего не забыла.
Марина уже пожалела, что согласилась поехать в командировку, и решила скорее покончить со всеми делами и уехать домой, где не бродят назойливые тени прошлого и где можно жить спокойно.
Она провела с Женей весь следующий день, побывала в театре и с утренним поездом выехала на Бумстрой.
ДЕТАЛИ ПРОШЛОГО
Приехала она вечером. В новеньком здании вокзала было немного пассажиров, ожидающих обратного поезда. Марина постояла в прокуренном помещении, всем своим видом показывая, что она не от мира сего. Она злилась на себя, но ничего не могла поделать. Ее нарядное синее пальто с серым каракулем и высокий модный берет бросались в глаза. Даже валенки не помогали хотя бы внешне слиться с окружающим.
Из буфета выбежал толстенький круглый человек в грязном брезентовом плаще, натянутом на черное полупальто. Он быстренько, маленькими глазками прощупал Марину и спросил, словно выстрелил:
— Извиняюсь. Вы будете Марина Николаевна?
— Да. А вы откуда знаете?
— Мы все знаем. Пожалуйста. Прошу вас…
Он подхватил чемодан и, стреляя словами, поволок Марину куда-то в темноту. Она сразу растерялась и подчинилась неуемной энергии, с которой толстенький человек взялся за нее.
Он усадил Марину на переднее сиденье, рядом с шофером, сам устроился за ее спиной и, дыша свежевыпитым пивом, объяснил:
— Все очень просто. Вчера позвонили Евгения Федоровна, приказали встретить и доставить.
С трудом сообразив, кто такая Евгения Федоровна, которая имеет право приказывать этому напористому человеку, Марина спросила:
— Куда приказано меня доставить?
— В гостиницу, — последовал успокоительный ответ.
Гостиница помещалась, очевидно, где-то на окраине города. Машина бежала по укатанной дороге. Здесь недавно работал снегоочиститель, только он и мог навалить по краям дороги такие барьеры из снега. Это напомнило Марине леспромхоз и лежневую дорогу, которая также была окаймлена нагромождениями снежных глыб.
И гостиница, срубленная из сосновых брусьев и еще не оштукатуренная, и острый запах сосновой смолы, и печное тепло, и распевная северная речь дежурной — все это уже было, это — прошлое.
Дежурная проводила ее в номер. Там стояли две очень чистые, щегольски заправленные кровати. Еще был шифоньер светлого дерева и письменный стол. На стенах висела картина без рамы — ну, конечно, «Утро в сосновом лесу» — ив рамке под стеклом опись находящегося в номере имущества. Все это освещалось богатой люстрой из латуни и мутного пластмассового хрусталя.
Марина переоделась и пошла умываться. Гостиница была маленькая: всего четыре или пять номеров и служебная комната. На пышущей жаром плите кипело восемь больших алюминиевых чайников. Один вид этих солидных чайников наводил на мысль, что здешние постояльцы, все эти командировочные, — здоровые мужики, выпивающие по десятку стаканов чаю каждый.
Марине тоже захотелось пить. Она умылась, села к столу в своем номере и, попивая чай, стала ожидать вторжения прошлого.
Она выпила два стакана. Прошлое не появлялось.
Часы в коридоре пробили семь. Марина налила третий стакан, но пить не стала. Стояла теплая, хвойная тишина. Прошлое заставляло себя ждать. Марина вспомнила Москву, свою комнату на Песчаной, где она была так же одинока, как и здесь, и ей стало жалко себя. Собственно говоря, чего она ждет? Она одна. У всех людей, бывших некогда ее друзьями, давно уже появились свои дела, свои семьи, свои привязанности. И никому нет дела до нее.
И когда она уже совсем уговорила себя и перестала ждать, вдруг явилось прошлое.
Это был Виталий Осипович Корнев.
Марина узнала его, когда еще только хлопнула входная дверь и начальственный голос о чем-то спросил у дежурной.
— Войдите, — спокойно разрешила Марина.
Но он не вошел, он ворвался, большой, шумный, стремительный. Сразу видно, что человек привык к большим просторам, к большому размаху.
— Наконец-то и вы вспомнили о нас, — закричал он и начал крепко, словно разминая, пожимать вдруг похолодевшие ее руки.
— Женюрка мне звонила, что вы едете. А я встретить не мог. Вы уж извините.
Марина спросила:
— А вы как живете?
— Живем, — солидно ответил Виталий Осипович и тут же самодовольно спросил: — Ну, а Женя как?
— Я не узнала ее.
— Я сам часто не узнаю ее. Как приезжает, каждый раз новая. Театр любит, наверное, больше чем родного мужа. Я не жалуюсь. Просто скучно без нее.
Она предложила ему сесть, но он вдруг заторопился.
— А я за вами, если не возражаете. Сегодня у нас торжество. Наш поселок назван городом Веснянском. — Он, как показалось Марине, торжествующе повторил, будто прислушиваясь к звучанию своих слов: — Город Веснянск. Вот я завтра покажу вам, как тут все изменилось в тайге, на севере диком!
Марина подумала, что прежде всего сами все они тут изменились. Вот инженер Корнев — когда-то он не был так равнодушен к ней, и она рассчитывала на большой, сердечный разговор, а вместо этого он тащит ее на какое-то торжество. У него, наверное, просто нет времени на сердечные разговоры.
Она не хотела, она боялась нашествия прошлого, но ждала его с фаталистической покорностью, и когда вдруг оказалось, что прошлое существует лишь в ее воображении, ей сделалось обидно.
Вздохнув, она с надеждой спросила:
— Город! А помните, какая здесь была глухомань?
— Помню! — засмеялся Виталий Осипович. — Мы сегодня только и делали, что вспоминали. Надоело. Сейчас поедем говорить о будущем. Это все-таки имеет какое-то практическое значение.
Марина открыла шифоньер. Он достал ее пальто и приказывающе посоветовал: