Я лихорадочно пробрался через турникет и, протискиваясь между людьми, направился к заполненной народом платформе.
– Он же последняя тварь, – говорил я себе. – Просто взял и убил человека. Убийство, конечно, чем-то весомым можно оправдать, но во всём этом безумии нет ни гроша, за который стоило убить. За что вообще это было?
Я вошел в душный вагон и, словно мутная тень, сел в дальнем углу, чтобы скрыться ото всех. Поезд плавно тронулся, понемногу набирая скорость. Я бесконечно долго ждал своей остановки, тупыми глазами глядя в серый пол, словно дикий отшельник, и нервно заламывал себе пальцы.
Когда поезд наконец остановился на нужной платформе, я ринулся из вагона, распихивая ошарашенных людей, и помчался наверх по эскалатору.
– Но если он запланировал убить Стеллиона, – мрачно подумал я, – то почему допустил, что я попал в его кабинет? И почему он вообще убил его именно там?
Я вышел из метро и решительно направился к своему дому.
– Вот же чертова тварь! – со злобой подумал я. – Он же специально это сделал – чтобы я увидел. Значит, явно что-то затеял. Но что? Будет шантажировать? Или, может, устроил это с той целью, чтобы я теперь без его воли не написал чего-нибудь лишнего про него? И так, возможно, убил двух зайцев одним выстрелом? Тварь.
Добравшись до своего этажа, я долго трясущимися руками пытался попасть ключом в дверной замок, злобно изливая на него едкие слова. Пробравшись в квартиру, я вырвал из холодильника бутылку и щедро плеснул коньяком в стакан. Выпил залпом и тут же повторил.
– Сам виноват, – говорил я себе.
Я тяжело сел и большим глотком осушил стакан.
– Нужно было думать, – процедил я сквозь зубы, досадно сжимая кулаки. – Противно еще и то, что эта гнилая крыса, этот вонючий Прэко был обидно прав. А! Каково тебе, Люций Брут Омен? Один ты теперь ходишь в дураках!
Я цепко схватил бутылку и жадно влил в себя треть, нещадно обжигая горло. Голова соображала всё хуже, мысль становилась вязкой и бесформенной.
– Нужно валить, – твердо решил я, ринувшись в спальню. Я наизнанку выворачивал шкаф с одеждой и без продуманного выбора грубо заталкивал ее в пузатую сумку, ненасытно осушая бутылку.
– Скрыться к чертям, – внушал я себе, с трудом ворочая вялым языком. Меня начинало сильно шатать.
В тяжелом пьяном угаре я рухнул на кровать, словно срубленный, и сквозь обрывистое мутное сознание невнятно мычал:
– Ненавижу тебя, Магнус… ненавижу… не… на… вижу… тварь…
И мертвенно уснул.
Наутро мне не было плохо. Я напряженно думал над случившимся вчера и убежденно призывал себя перестать в который раз жить бессмысленностью прошлого дня. Вся та ненависть, всё то омерзение и отвращение, которые я испытывал вчера к Магнусу, испарились быстрее капли воды. Бурные эмоции отступили – я стал трезво мыслить.
Магнус не сделал ничего, что могло меня серьезно коснуться. Поэтому я не хотел, чтобы случившаяся неприятность как-то пагубно отразилась на общей сделке. Не мое, в конце концов дело до того, что произошло между Магнусом и Стеллионом. Сделаю вид, будто ничего не случилось, и продолжу свое дело.
Являясь неоспоримым носителем зла, Магнус вызывал у меня неодолимую симпатию. Он располагал к себе истиной, но незримо плел какую-то паутину, в которую я должен был рано или поздно попасть. Оставалось лишь перехитрить паука и запутать его в его же сетях.
– Определенно, – сказал я себе, – нужно пойти к нему.
Я вошел в приемную, когда Лилит покинула кабинет Магнуса, держа в руке пустой стакан, и ласково улыбнулась. Мы любезно обменялись несколькими пустыми фразами, но разговор не склеился, и я вошел к Магнусу.
Там была супруга Стеллиона. Она сдавленно рыдала у Магнуса на груди, а он успокаивающе гладил ее по спине, внушительно говоря ей теплым голосом:
– Тише, тише, Хостия. Не убивайся так. Этим ты не вернешь Стеллиона.
– Почему? – хрипло шептала она срывающимся голосом. – Почему они его убили? За что? Он же был хорошим, добрым, он же никому не мог навредить. Что я теперь скажу детям? Как объясню, что папа больше не почитает им сказку на ночь? За что, Магнус, за что всё это?..
Я оторопело посмотрел на Хостию, услышав про детей.
– Даю тебе слово, – уверенно внушал Магнус, – убийцы ответят за это.
Утешая Хостию, Магнус не сводил с меня испытующий пронзительный взгляд. Его бездонно-черные холодные глаза, словно кромешная тьма, не выражали ничего.
Вдруг он выписал ей чек, сказав:
– Возьми. Если это как-то может тебя утешить.
Хостия мгновенно изменилась, отрадно приняв из рук Магнуса чек, беззаботно вытерла слезы и – улыбнулась.
Я не выдержал и спешно покинул кабинет, бросившись в уборную. Обильно, жадно, остервенело ополаскивал лицо, словно пытаясь смыть с него грязь того проницательного звериного взгляда. Я долго склонялся над раковиной, отупело глядя, как утекает холодная вода. И мне казалось это томительной вечностью. Я не знал, что мне делать.
Я закрыл кран и поднял голову, заглянув в зеркало. И судорожно вздрогнул, мгновенно онемев. Меня пробрало изнутри.
Он стоял за моей спиной. Изучающим взглядом смотрел на меня, но так и не выражал им ничего.
– Все хорошо? – невозмутимо спокойно спросил он.
– Порядок… – выдавил я, желая лишь, чтобы он убрался, чтобы исчез, чтобы оставил меня в покое.
Я вновь включил воду.
– Хостия просила тебе передать слова благодарности.
– Мне? – хрипло ответил я, не отрывая ладоней от холодной струи. – Мне-то за что?
– Я рассказал ей о том, как ты сильно переживаешь по поводу гибели Стеллиона. Это действительно великодушно с твоей стороны, Люций. Редкая черта характера.
Я не ответил.
– Знаешь ли, она очень примечательная особа. Видел, как она была рада деньгам? А всё почему? Нет никаких чувств, есть только товарно-денежные отношения – мужчины потребительски относятся к женщинам, а те аналогично относятся к мужчинам. Они ищут выгоду друг в друге, а чаша любви заполняется лишь обоюдовыгодным сексом.
Он тонко улыбнулся, радушно предложив:
– Отобедаем?
Мы отправились в ресторан неподалеку. Что-то заказали. Он ел с аппетитом, а я даже не притронулся к еде.
– Вот – взгляни, – сказал он, протянув мне папку.
– Что это?
– Дело. Дело на трех отморозков, которые замешаны в убийстве Стеллиона. Убийство уже доказано, есть улики и свидетели. Через неделю будет слушание и вынесение приговора. Если интересно – можешь прийти и посмотреть.
Словно одурманенный, я неотрывно смотрел на то, как он спокойно ест.
– Я вот обязательно буду, – с азартом в голосе добавил он.
Заметив мое мертвенное молчание, Магнус поднял на меня холодные глаза, подозрительно прищурившись.
– Что тебя смущает, дорогой мой Люций? Неужели смерть этого человека тебя выбила из колеи? Послушай меня: мир невыносимо жесток, и это – закономерность. Кто виноват в том, что человек по собственной глупости сунул нос, куда его не следует совать? И раз уж ты столь красноречиво молчишь, то ответь мне: разве люди не сами виноваты в своих бедах? Его кто-то просил? Нет. Его предупреждали? Да. У каждого – своя нора, Люций. И если бы он тихо сидел в ней и потихоньку ковырялся там, то был бы цел. Не кусай того, кто намного сильнее тебя.
– Но он человек… – озабоченно возразил я.
– Чем человек отличается от червя? Человеком больше, человеком меньше – не имеет значения. От этого человечество в красную книгу не попадет. Но интересный получается каламбур. Тебя вдруг обеспокоила судьба одного-единственного человека, которого ты отдаленно знал, при этом ты почему-то не учитываешь, что благодаря денежно-нефтяным войнам каждые божьи сутки на земле умирает несколько десятков и сотен тысяч человек! Это тебя не выбивает из колеи?
Он говорил слишком громко, но никто не обращал на него никакого внимания. Ни один человек.