Варяг понимал, что стрелявшие точно знали, кто находится в «тойоте», и стреляли целенаправленно. Значит, опять кто-то его выследил, а киллеры в милицейском «БМВ» хладнокровно пытались выполнить свое черное дело. За ним снова охотились.
От этих невеселых мыслей Варягу стало не по себе: он почувствовал, как снова заныли еще не успевшие зажить раны — плечо саднило, рана на правой ноге кровоточила. Он, видимо, неудачно зацепил ее при падении в кювет. На душе было тоже муторно: канитель, с которой они с Чижевским снова столкнулись, была непонятной и непрогнозируемой.
— Слушай, Славик, — обратился он к водителю, пристально вглядываясь в сгустившиеся сумерки, — ты нас сбрось где-нибудь километрах в двадцати отсюда, чтобы мы могли хоть привести себя в порядок и дыхание перевести. Не знаешь, есть тут какое-нибудь тихое место?
Славик, чуть прищурившись, поглядел на пассажира:
— А вам куда вообще-то надо? Я так вижу, вы в переплет попали…
— А ты из сообразительных, — закивал ему в ответ Варяг, — сразу кумекаешь, что к чему.
— А чего ж тут не прокумекать, видно все невооруженным глазом: неприятности у вас большие. Что, я не прав? Прав. Ну скину я вас в Мытищах, а там вы что? К ментам в лапы… Ясно же, что вы от них бежите. — Водитель покачал головой. — Может, все же скажете, куда вам надо-то? Я бы вам помог, довез до самого места… Ей-богу, от чистого сердца предлагаю…
Варяг удивился такой покладистости этого парня, случайно оказавшегося на дороге, но готового им помогать в рискованном деле.
— Да нам, брат, неблизко, — начал осторожно Владислав, — Никитину Гору знаешь?
— А кто ж ее не знает? — усмехнулся Славик. — Знаменитый дачный поселок. Писатели, артисты, академики там всякие проживают. Отсюда километров сорок будет.
— Вот-вот! Все правильно. Нам как раз туда и надо.
— Ну так давайте я вас туда и прокачу в лучшем виде. Чем моя лошадка хуже любого мерина, даже надежнее будет, крепче.
— А ты что же, не боишься с нами по области шастать? А вдруг тормознут тебя менты? А вдруг спросят, кого везешь? А вдруг от нас какая подлянка на твою голову свалится? Не боишься, Славик?
Славик насупился и, можно сказать, обиделся.
— Да не боюсь я, я же вижу, что вы за люди… Думаете, я не понимаю, что вы не академики и не артисты… Вы в беде, вот я вам помощь и предлагаю.
Варяг понимающе кивнул откровенному водиле и молча переглянулся с Чижевским.
— Ну что же, братишка, мы будем тебе признательны, если ты нас довезешь прямо к нашему поселку.
То, что дела с водителем «КамАЗа» стали развиваться в таком направлении, было уже хорошо. Но радоваться еще было рано, до Никитиной Горы путь неблизкий, а за это время бог знает что может приключиться. Варяг достал телефон «Эрикссон», переданный ему на Рижском вокзале порученцем Меркуленко, и попробовал дозвониться Степану Юрьеву. В трубке после набора номера стояла полная тишина, даже гудков не было. Похоже, мобильник действительно работал только в режиме одноканальной связи, как сказал тот мужик в черном. На всякий случай Варяг набрал еще несколько знакомых номеров, и вновь безрезультатно.
Повисшая в кабине пауза показалась словоохотливому водителю слишком томительной.
Оторвав правую пятерню от баранки, Славик стал прикуривать сигарету. В тусклом мерцающем свете зажигалки Варяг успел рассмотреть выколотое на тыльной стороне ладони синее солнце и хорошо знакомые ему слова «Не забуду мать родную!».
— Ты что же, брат, топтал зону? — с некоторой долей сомнения произнес Владислав.
— Да, «пятерик» тянул по полной… — словно обрадовавшись, что наконец-то появилась достойная тема для беседы, сообщил Славик. — Хвастаться, конечно, нечем, но был в моей биографии и такой эпизод. Хотя рассказывать тут особо и нечего: грабанул по пьяни дом культуры в своем родном Савостине. И взять-то там, главное, нечего было, а все равно полез, дурья башка. После армии с друганами встречу праздновали. Ну и допраздновались. Когда через два часа меня пьяного сцапала ментура, я им подчиниться не захотел, силы было хоть отбавляй, так я один троих уложил, потом в больницу отвезли. А четвертый, гад, меня по башке прикладом. Я только в тюрьме сообразил, что он меня, пацана несмышленого, пожалел, стрелять не стал! А то я бы уже на кладбище родном лежал, вместе с мамкой и батяней. А после освобождения с зоны так ни разу дома и не был, стыдно землякам, сеструхе, тетке в глаза смотреть. Под Мытищи переехал, там у меня теперь жена, двое пацанов… Не мои, правда. Да ничего, ребятишки славные, все в маманю… Семь и пять лет. Вот вкалываю, чтобы всем на житье-бытье хватило. За дела молодости, за грехи свои отрабатываю. А по ночам иногда плакать хочется, что угробил себе пять лет жизни. Хоть она и на зоне тоже жизнь, но своя…