— А-а-а, скорей, скорей! Хочу еще до обеда выпить кофе в Беран-чаршии![29]
Пули уже щелкали по крышам городских домов, но до города они все-таки не дошли. К поредевшему молодежному батальону Ивана Видрича присоединились прекоселяне и рота городской голытьбы, которой командовал капитан Юзбашич. В результате стычки, которая продолжалась не больше минуты, орда превратилась в бегущее стадо. Забыли и про кофе, и про то, что у них в руках винтовки. Голос у всех точно пресекся, и, освобождаясь от лишнего груза, они побросали сначала головни, потом торбы с награбленным добром и, наконец, собственные драные сермяги и мертвецов с винтовками на полянах. Вместо них принялись кричать прекоселяне. Пулеметы Аксовича, Велевича, Бучича и Шако Челича заглушали крики и гнали стадо вверх по руслам горных потоков. Потерь почти не было, напротив, отрядец капитана Юзбашича по дороге непрестанно рос: в него вступали жители Грабежа, скрывавшиеся до тех пор в лесах. Люди, устыдившись, что они с перепугу бежали и оставили свои села беззащитными, теперь сваливали всю вину на молодежь и коммунистов, которых они же бросили на произвол судьбы. Свою же внезапно вернувшуюся храбрость, — а им казалось, что она окончательно их покинула, — они объясняли умелым командованием капитана Юзбашича и уже на ходу принялись всячески восхвалять и прославлять его военное мастерство и героизм.
Так добрались до половины горы, и тогда из выкопанных на скорую руку неглубоких окопов итальянцы встретили бегущих мусульман лобовым пулеметным огнем, рассчитывая задержать их и снова бросить в атаку. Но дело кончилось тем, что бегущие повернули к богатому мусульманскому селу Благош. Отряд Юзбашича преследовал их по пятам. Село лежало в ровной долине, и люди с удовольствием перестали карабкаться по крутым склонам и дали отдых уставшим ногам. Большое, закрытое с трех сторон горами, земледельческое село будто оцепенело, никто даже не пытался бежать. Крестьяне только ошалело смотрели, как одни, перепуганные насмерть, отходят, а другие, озверевшие, входят, и беспомощно ждали незаслуженной кары. Так оно и случилось — Гавро Бекич ужаснулся, увидев, что войска, победившие трехголовую гидру, сами превращаются в такую же гидру.
Поднялись почти одновременно — прямо к небу — дымы. Заверещали дети, запричитали избиваемые женщины, затрещала в огне пшеница. Грабежане уничтожали пчел, убивали кур. По улице потек мед, заборы стали липкими и вскоре разукрасились перьями, которые летали в воздухе и прилипали к меду. К счастью, в селе не было ракии, впрочем, поссорились и без нее. Сначала в штабе: Качак и Видрич требовали прекратить поджоги и собрать людей, а капитан Юзбашич, напротив, стоял за то, чтобы, воспользовавшись удобным моментом, продолжить наступление до Пазара и вчистую разделаться с исламом. Потеряв наконец терпение, Юзбашич порвал с коммунистами и вернулся с несколькими сторонниками в город. Предчувствуя, что пробудившийся аппетит к грабежу этим не остановить, Качак послал роту из Видричевого батальона на перевал к Дервишевому утесу, чтобы добром или силой остановить дальнейшее наступление.
Рота прибыла вовремя, за ней тотчас повалили грабители, считая ее своим авангардом. В основном это были жители Грабежа и Тамника. Одним из их вожаков, еще не совсем признанным и пока мало известным, оказался Филипп Бекич, человек богатый, а потому и уважаемый, средних лет, языкастый, меткий стрелок и хват.
Все очень удивились, узнав, что наступление прекращается. «Как так? — кричали они. — Что они, смеются над нами или сошли с ума?.. Кто смеет запрещать нам разделаться с этими паршивыми погаными турками и албанцами после всех их поджогов и насилий? Пусть только отыщется такой сукин сын и попытается это сделать, пусть явится — мы его научим богу молиться!..»
Своими криками они рассчитывали запугать молодежь и увлечь за собой на ратные подвиги хотя бы половину. Но сукин сын тотчас явился и встал всем на обозрение — это был известный своим упрямством комиссар Тодович, тоже грабежанин. И он не остался в долгу, отделал их как следует. Люди они, сказал он, или пьяные скоты? Только через его труп они смогут замарать коммунистическое знамя свободы и революции грабежом и убийствами бедняков-мусульман! Достаточно они уже его замарали в Благоше и за это еще кое-кто ответит! Мало там было меда, дыма, яиц и кур? Больше такое не повторится, не может повториться! Партия поставила его для того, чтобы он не допускал разбоя, и он скорей умрет, чем уступит банде грабителей, воров и вечно ненасытных дармоедов, которые, чуть запахнет кровью, удирают.