Оливия рядом со мной замирает. Будто боится пошевелиться или заговорить. Пока мы не сворачиваем направо. Затем она кричит как резаная.
- О Боже! Мы убьемся!
Она хватает меня за руку.
- Оливия, мы не убьемся.
- Нет, убьемся! Наклони! Наклони в другую сторону!
Она отодвигается от окна - в противоположную сторону от нашего крена. И Томми, стараясь быть полезным, наклоняется к ней. Я выравниваю нас, но ее хватка на моей руке не ослабевает.
- Посмотри на вид, сладкая. Посмотри на огни - они как тысячи бриллиантов на ложе черного песка.
Глаза Оливии так крепко зажмурены, что почти исчезли с ее лица.
- Нет, спасибо, мне и так хорошо.
Я отрываю ее руку от своей, по одному пальцу за раз.
- Хорошо, вот что мы сделаем. Ты положишь руку на рычаг и поведешь вертолет.
Ее глаза распахиваются.
- Что?
- Ты боишься, потому что чувствуешь себя не в своей тарелке, - спокойно говорю я ей. - Это поможет тебе почувствовать себя лучше.
- Ты хочешь, чтобы я дотронулся до твоего рычага и почувствовала себя лучше? - недоверчиво спрашивает она. - Звучит как клеше.
Я смеюсь.
- Никакого клеше. Но... мой рычаг всегда делает все лучше. Ты не ошибешься, если прикоснешься к нему. - Я беру ее руку и кладу на штурвал, дразня ее. - Вот так, держи крепко, но не пережми. Не гладь, просто держи его - я знаю, он большой - привыкни к ощущению его в руке.
Оливия фыркает.
- Ты грязный, порочный мужлан.
Но она забыла бояться, как я и надеялся. И через несколько минут я убираю свою руку с ее руки, и она твердо держит штурвал, вся в себе, ее лицо пылает от счастья.
- О Боже мой! - она задыхается - и это меня тоже возбуждает. - Я делаю это, Николас! Я лечу! Это потрясающе!
Мы приземляемся примерно через два часа и едем в Смитсоновский институт, украшенный ярко-красными полосами между каменными колоннами и широкими прожекторами вдоль красной ковровой дорожки.
Когда мы подъезжаем, я вижу знакомую вспышку камер.
- Спереди или сзади? - спрашиваю я Оливию в лимузине, поворачиваясь к ней лицом.
Она смотрит на меня с намеком на сухую улыбку.
- Тебе не кажется, что еще слишком рано пристраиваться сзади?
Я ухмыляюсь.
- Для этого никогда не рано.
Она хихикает. Но потом я становлюсь серьезным. Потому что знаю, как сильно я собираюсь перевернуть ее жизнь с ног на голову... а потом, менее чем через четыре месяца, я уйду. Оливия пока этого не понимает, не совсем.
- Если мы войдем в парадную дверь, они сфотографируют тебя, узнают твое имя, и мир сойдет с ума - но это будет нашим решением. Если воспользуемся задней дверью, можем выиграть немного больше времени, но не будем знать, когда, где и как произойдет разоблачение. Это просто случится. - Провожу рукой по ее колену. - Все зависит от тебя, любимая.
Она наклоняет голову, глядя в окно, наблюдая за толпой фотографов, и кажется более любопытной, чем во всем остальном.
- А что мы скажем?
- Ничего. Мы им ничего не говорим. Они пишут, что хотят, и фотографируют в любое время, но мы никогда ничего не подтверждаем и не отрицаем. И дворец не комментирует личную жизнь королевской семьи.
Она медленно кивает.
- Это как, когда поженились Бейонсе и Джей Зи. Это было во всех газетах: доставка цветов, сплетни от поставщиков провизии - все знали, но пока они фактически не подтвердили это, никто на самом деле об этом не знал. Всегда существовала кроха возможного сомнения.
Я улыбаюсь.
- Именно.
Через несколько мгновений Оливия делает глубокий вдох. И протягивает мне руку.
- Сожалею, что разочаровала вас, Ваше Высочество, но сегодня вечером не будет никаких действий через черный ход - только через парадную дверь.
Я беру ее за руку и целую - нежно и быстро.
- Тогда пошли.
Оливия держится хорошо. Она машет им рукой, улыбается и игнорирует вопросы, которые сыплются на нас как рис на свадьбе. Она беспокоится, что на каждой фотографии у нее будет «рыбье лицо» - не совсем уверен, что это такое, но звучит не очень хорошо. И перед ее глазами еще долго остаются пятна - я говорю ей в следующий раз смотреть вниз, под вспышки, а не на них, - но в остальном она проходит свой первый опыт общения с американской прессой невредимой.
В бальном зале, с бокалом вина в руке и ладонью на пояснице Оливии, нас встречают хозяева, Брент и Кеннеди Мейсон.
Мейсон на несколько лет старше меня, но в нем чувствуется какой-то налет юности. Он не похож на человека, который воспринимает себя - или что-то еще - слишком серьезно.
Они кланяются – подвиг для Кеннеди Мейсон с ее большим, круглым, сильно беременным животиком. Затем мы пожимаем друг другу руки, и я представляю Оливию.
- Для нас большая честь видеть вас здесь, принц Николас, - говорит Мейсон.
Он имеет в виду деньги - для него большая честь видеть здесь мои деньги, потому что это то, о чем на самом деле идет речь. Хотя мне нравится Фонд Мейсона; их накладные расходы низки, и они поддерживают программы, которые на самом деле помогают реальным людям.
- Но мы будем скучать по вашей бабушке, - замечает Кеннеди. - В прошлом году она была душой вечеринки.
- Она довольно хорошо справляется будучи центром внимания, - отвечаю я. - Я передам ей ваши наилучшие пожелания.
Мы вчетвером легко беседуем, пока Кеннеди не кладет руку себе на живот, прикрытый ярко-синим шелковым платьем.
- На каком вы сроке? - спрашивает Оливия.
- Не на таком большом, как думаете, - сокрушается Кеннеди. - В этот раз у нас близнецы.
- Потрясающе, - легко говорит Оливия. - Поздравляю.
- Спасибо. Наша дочь, Вивиан, в восторге. И я тоже - когда не слишком устаю, чтобы что-то чувствовать.
Мейсон пожимает плечами.
- Вот на какой риск ты пошла, выйдя замуж за мужчину со сверхсильной спермой.
Кеннеди закрывает глаза.
- О Боже, Брент, перестань! Ты говоришь с принцем! - Она поворачивается к нам. - С тех пор как мы узнали о близнецах, он только об этом и говорит - о своей супергеройской сперме.
Мейсон пожимает плечами.
- Это тот случай, когда я считаю, что если у вас это есть, выставляйте это напоказ. - Он кивает мне. - Он все понял.
И мы смеемся. После того, как Мейсоны двинулись дальше, чтобы поприветствовать остальных гостей, я приглашаю Оливию на танец - потому что мне нужен предлог, чтобы обнять ее, наклониться ближе и ощутить аромат ее сладкой кожи.
- Я понятия не имею, как танцевать. - Она смотрит на большой оркестр и шумный танцпол. - Только не так.
Я беру ее за руку.
- Я знаю. И отлично веду. Просто держись крепче, и позволь мне вести тебя туда, куда нужно.
Как и в случае с вертолетом, она сначала колеблется, но ее авантюрная натура побеждает.
- Хо-хорошо... но не говори, что я тебя не предупреждала.
За ужином я выпиваю несколько напитков, поэтому мы решаем вернуться на Манхэттен на лимузине. Оливия засыпает у меня на плече, прежде чем мы преодолеваем половину пути. К тому времени, как мы прибываем в город, уже так поздно - или рано, в зависимости от мнения, - что отправляться в номер нет смысла, поэтому я велю Логану ехать прямо к квартире Оливии.
Хорошо, что по дороге домой она поспала - не думаю, что сегодня она снова заснет. Потому что за дверью кафе ждут более ста человек.
Меня - а теперь и ее.
Судя по камерам, фотографиям и плакатам, это смесь поклонников, искателей автографов и фотографов. Можно с уверенностью сказать, что личность Оливии - и адрес, и род занятий - определенно раскрыты.
- Срань господня.
Она моргает, глядя в окно машины на толпу.
- Добро пожаловать в мой мир. - Я подмигиваю.
- Эй, Ло, когда прибудут эти дополнительные люди? - спрашивает Джеймс с переднего пассажирского сиденья.