- Черт возьми, - выругался Генри. – Я что, тоже так разговариваю?
Паника. Она поднимается, как дым, к моему горлу, душит меня, заставляя руки сжимать кулон, как спасательный круг. Заставляя возникать у меня в голове диким мыслям и говорить идиотские вещи.
Потому что... что, если Оливия не вернется? Что же мне тогда делать?
Без нее.
Мой голос превращается в прах.
- Она вернется с ними. Они ей все объяснят. Скажут ей... что я совершил ошибку. Что мне очень жаль.
Мой младший брат смотрит на меня так, словно я сошел с ума, а может, и сошел.
Саймон делает шаг вперед, хватая меня за руку.
- Скажи ей сам, приятель.
Недостатком ответственности и долга является то, что они дают вам туннельное видение - вы не видите общую картину, варианты, потому что варианты никогда не были вашей возможностью. Вы видите только след, на котором вы зациклены, тот, который ведет вас через туннель.
Но иногда, даже самые надежные поезда сходят с рельс.
- Принц Николас, вам туда нельзя. - Кристофер выскакивает из-за стола, пытаясь встать между мной и закрытой дверью кабинета королевы. - Ваше Высочество, пожалуйста.
Я врываюсь в дверь.
Японский император быстро встает, и его охранники хватаются за портупеи. Император останавливает их жестом. Я вижу все это боковым зрением.
Потому что мои глаза прикованы к глазам королевы - и если бы взгляды могли убивать, Генри только что получил бы повышение.
- Я отменяю пресс-конференцию, - говорю я ей.
Не моргая, она плавно поворачивается к гостю.
- Прошу, примите наши искренние извинения за вторжение, император Химура. Такой грубости нет оправдания.
Император кивает.
- У меня шестеро детей, Ваше Величество. Я понимаю все о вторжении. - На последнем слове он смотрит в мою сторону, и я рефлекторно опускаю подбородок и кланяюсь - в знак уважения.
Бабушка смотрит через мое плечо на дверь.
- Кристофер, проводи императора Химуру в Голубую гостиную. Я сейчас же присоединюсь к нему.
- Да, Ваше Величество.
Как только мы с бабушкой остаемся одни, ее безразличный фасад падает, как валун, катапультировавшийся через вражескую стену.
- Ты что, с ума сошел?
- Я отменяю пресс-конференцию.
- Ни в коем случае.
- Я еду в Нью-Йорк увидеться с Оливией. Я причинил ей ужасную боль.
- Об этом не может быть и речи, - шипит она, сверкая взглядом, острым, как лезвие ножа.
- Я делал все, что ты хотела! Стал таким, каким ты хотела меня видеть, и никогда ни о чем тебя не просил! Но я прошу тебя об этом. - Что-то ломается внутри меня, заставляя мой голос дрожать. - Я люблю ее. Это не может закончиться так.
Несколько мгновений она молча смотрит на меня, а когда заговаривает, ее голос звучит мягче, но все еще решительно.
- Именно так все и должно закончиться. Думаешь, я дура, Николас? Что я не знаю, о чем ты думал?
Я открываю рот, чтобы ответить, но она продолжает:
- Ты думал, что можешь отложить свадьбу на некоторое время, и, возможно, так бы и было. Но факт остается фактом, придет день, когда ты станешь мужем и отцом. Ты станешь королем. И кем же тогда будет Оливия?
- Моей, - рычу я. - Она будет моей.
Я вижу ее в своей голове - эти улыбающиеся, розовые губы, то, как ее глаза искрятся, когда она смотрит на меня. Когда она счастлива - когда я делал ее счастливой. Я думаю о том, как ее густые темные ресницы веером ложатся на ее идеальную кожу, когда она спит - мирно, потому что она спит в моих объятиях. Я помню ощущение ее мягкого прикосновения и чистое, чудесное удовлетворение, которое я чувствую, когда просто лежу рядом с ней.
- Слово «любовница» уже не имеет такого веса, как раньше, но все равно оно не очень приятно, Николас. И в этом мире больше нет никаких секретов. У тебя будет цель, которую нужно выполнить, судьба. Ты будешь обладать восхищением и преданностью страны. А Оливии... достанется презрение. Возможно, насмешка всего мира. Ты видел, как это происходит - снова и снова. Няни, которые связываются со своими женатыми работодателями-кинозвездами, молодые ассистентки, пойманные в ловушку влиятельными мужчинами. Мужчина никогда не бывает опозорен и раздавлен. Это всегда оказывается женщина - другая женщина - которую сжигают на костре.
И у меня нет ответа. Потому что я не задумывался так далеко. Будущее не имело значения - все, что имело значение, это обладать Оливией, удержать ее, иметь возможность целовать ее каждое утро, а каждую ночь говорить, показывать ей, как она мне дорога.
Брови моей бабушки сходятся вместе, будто она обижена.
- Неужели ты такой эгоист, мой мальчик? Это та жизнь, которую ты хочешь для нее?
Жизнь, которую я хочу для нее?
Я хочу положить весь мир к ногам Оливии.
Я хочу показать ей каждый его уголок, исследовать его, держа ее за руку. Я хочу достать для нее звезды - и Луну, и Рай - и все, что между ними.
И на мгновение я действительно подумал, что могу отдать их ей. Я верил, что есть способ.
Глупец.
Фрэнни назвала меня глупцом. Дважды проклятым идиотом. На этот раз я с ней согласен.
Когда я отвечаю, мой голос звучит глухо - опустошенно, пустая имитация моего собственного.
- Нет.
- Тогда отпусти ее. Если ты действительно любишь ее, пусть она ненавидит тебя. Так ей будет легче. - Она кладет свою руку на мою, сжимая с силой, которая все еще меня удивляет. - И тебе тоже.
Я тру глаза, внезапно почувствовав такую... усталость.
- Список у Кристофера. Я сократила количество до пяти. Посмотри его. Они замечательные женщины, Николас. Любая из них сделает тебя счастливым, если ты только им позволишь.
Я выхожу из ее кабинета, не говоря ни слова, чувствуя себя ошеломленным. Останавливаюсь перед столом Кристофера, и он протягивает мне список. Одна страница, пять имен, пять симпатичных улыбающихся личиков размером с большой палец. Мне всё равно. Все бессмысленно.
С трудом сглотнув, возвращаю его секретарю королевы.
- Выбери одно.
Он переводит взгляд с меня на страницу и обратно.
- Я?
- Да.
- Э-э... кого же мне выбрать, Ваша Светлость?
И я говорю самые правдивые слова, которые когда-либо говорил в своей жизни.
- Это не имеет значения.
ГЛАВА 25
Оливия
Месяцы, проведенные в Весско, пролетели в мгновение ока, по щелчку пальцев - так всегда движется время, когда ты счастлив. Но последние два дня хромали, ползли в бесконечных, скрежещущих зубами мучительных секундах. Я думала, что покинуть Весско - это самое трудное, что я когда-либо делала.
Но я ошибалась. Жить без Николаса намного труднее.
Я позвонила Элли из аэропорта, сказала ей, что возвращаюсь домой, попросила меня встретить, когда приземлюсь. Но когда я вышла из ворот, там была не она.
Там был мой отец.
Его глаза были ясными - трезвыми и серьезными. И понимающими.
Когда он добрался до меня, я уже плакала. Даже не пыталась сдерживаться.
Он говорил мне, что все будет хорошо; обещал, что со мной все будет в порядке. Сказал, что я сильная - как моя мама - и что я пройду через это. Он укачивал меня и держал так крепко.
Мой герой.
Но это была борьба. Мне приходилось бороться с желанием свернуться в клубок и заплакать, потому что все болело. Моя грудь сжималась под тяжестью сердца, голова пульсировала от сомнений - всего того, что я могла бы сделать иначе. Руки и ноги болели от желания броситься к нему, исправить положение, обнять его и никогда, никогда не отпускать. Желудок скручивало и тошнило. Так тошнило, что вчера на долю секунды я подумала о том, что, возможно, беременна - и эта мимолетная мысль принесла облегчение и радость. Это худшая причина, чтобы хотеть ребенка, но это будет означать, что у нас все еще есть связь. И у меня была бы причина вернуться, чтобы увидеть его снова.