- Добрый вечер, мисс. - В машине она приветствует Логана и Томми на переднем сиденье. Логан кивает и улыбается ей в зеркало заднего вида.
- Здравствуйте, мисс Оливия, - отвечает Томми и снова подмигивает. Кретин. Поднимаю перегородку, чтобы остались только мы с ней. К тому же она, как правило, звуконепроницаемая - Оливии пришлось бы стонать мое имя очень, очень громко, чтобы кто-нибудь услышал, но я уверен, что смогу это сделать.
- Знаешь, тебе не обязательно делать это. - Указываю подбородком в сторону передней части автомобиля.
- Что, быть вежливой?
- Они не сочтут тебя грубой, если ты не поздороваешься. Они хорошие парни, Оливия, но также они - служащие, а служащие не ожидают, что к ним обратятся. Они как... мебель, которую не замечают, пока она не понадобится.
- Ого. - Оливия откидывается на кожаное сиденье и смотрит на меня. – Кто-то так надулся, что сейчас лопнет.
Пожимаю плечами.
- Издержки профессии. И как бы дерьмово это ни звучало, это правда.
Она заправляет волосы за ухо, ерзая, будто не часто их распускает. А жаль.
- Они всегда с тобой?
- Да.
- А когда ты дома?
- Там тоже есть охрана. Или горничные. Мой дворецкий.
- Значит, ты никогда не бываешь просто... один? Не можешь ходить голым, если захочешь?
Представляю себе реакцию Фергюса на мои голые яйца, расположившиеся на диване шестнадцатого века в стиле королевы Анны, или, еще лучше, реакцию моей бабушки. И смеюсь.
- Нет, не могу. Но более важный вопрос - ходишь ли голой ты?
Она соблазнительное приподнимает плечико.
- Иногда.
- Давай завтра зависнем у тебя дома, - говорю я ей с серьезным лицом. – На весь день. Я освобожу свое расписание.
Оливия сжимает мою руку, будто просит вести себя хорошо, но нежный румянец на ее щеках говорит о том, что она наслаждается разговором.
- Значит, в нашу первую встречу, если бы я отправилась с тобой к тебе в номер, они были бы там, пока мы...
- Трахались? Да. Но не в одной комнате - мне не нравятся зрители.
- Это так странно. Это как высший путь позора.
Она вводит меня в ступор.
- Что ты имеешь в виду?
Оливия робко понижает голос, хотя парни ее и не слышат.
- Они бы знали, что мы делаем, может, даже услышали бы нас. Будто ты живешь в вечном студенческом братстве.
- Полагаешь, им есть до этого дело? Вот и нет. - Подношу ее ладонь к губам и целую тыльную сторону. Кожа нежная, как лепесток розы. И мне интересно, везде ли она такая нежная. Похоже, мой ответ ее не убедил. И если сегодняшний вечер закончится так, как я надеюсь, ей придется забыть о службе безопасности. Вызов принят.
Я привык к любопытным взглядам и шепоту незнакомцев, когда выхожу на публику. Я их не замечаю и тогда, когда нас ведут в отдельную комнату в задней части ресторана. Но не Оливия. Она смотрит на посетителей, выражая недовольство их грубостью, пока они не вынуждены отвернуться. Будто защищает меня. Заступается. Это так мило.
Чересчур дружелюбная администратор стоит ближе, чем следует, сверкая на меня откровенно призывным взглядом. К этому я тоже привык. Оливия тоже это замечает, но, что интересно, кажется менее уверенной в том, как она должна реагировать. Поэтому я отвечаю за нее, собственнически кладу руку ей на поясницу и усаживаю на мягкое плюшевое сиденье. Затем, заняв свое место, кладу руку на спинку стула Оливии, достаточно близко, чтобы погладить ее обнаженное плечо, если захочу, давая понять, что единственная женщина, которая меня сегодня интересует, это та, что рядом со мной. После того, как сомелье наливает нам вина - Оливия предпочитает белое, потому что красное «сбивает ее с ног» - и шеф-повар подходит к нашему столу, чтобы представиться и описать меню, созданное им для нас, мы, наконец, остаемся одни.
- Значит, ты управляешь кофейней вместе с родителями? - спрашиваю я.
- На самом деле, только мы с отцом. Мама умерла девять лет назад. На нее напали в метро... все закончилось плохо. - В ее словах слышится эхо боли, знакомое мне.
- Мне очень жаль.
- Спасибо. - Она делает паузу, кажется, что-то обдумывает, а затем признается: - Я тебя гуглила.
- Да?
- Там было видео с похорон твоих родителей.
- Я не смотрел его в то время, когда оно вышло в прямом эфире, но я помню, как его крутили по телевизору весь день. На каждом канале.
Она поднимает на меня свои потрясающие, сияющие глаза.
- День, когда мы похоронили маму, был худшим днем в моей жизни. Должно быть, для тебя было ужасно, пережить свой худший день со всеми этими людьми. Снимающими его. Делающими фото.