Я ухмыляюсь.
- Мне нравится есть красивые вещи. - Держу пари, ее киска великолепна.
Во время еды разговор льется так же легко, как и вино. Мы говорим обо всем и ни о чем в частности - о моей учебе в университете, о работе, которую я выполняю, когда не появляюсь на публике, о закулисье управления кафе, а также о том, как она росла в городе.
- Мама давала мне три доллара четвертаками каждую неделю, - говорит Оливия далеким голосом, - чтобы я не ворчала на нее из-за того, что она не хочет давать деньги бездомным, мимо которых мы проходили. Я не знала, действительную стоимость четвертака - думала, что помогаю, и хотела помочь как можно большим. Но если с ними было домашнее животное - грустная собака или кошка, - это всегда поражало меня больше всего, и я давала им два или три четвертака. Даже тогда, думаю, я понимала, что люди могут быть засранцами - но животные всегда невинны.
Когда подают десерт - матовое воздушное пирожное с заварным кремом и карамельным соусом, - разговор заходит о братьях и сестрах.
- ...и отец вложил деньги от страхового полиса мамы в трастовый фонд. Его можно будет использовать только для оплаты обучения, что хорошо, потому что в противном случае его бы давно не стало. Этого хватит только на первый семестр Элли в Нью-Йоркском университете. Буду беспокоиться о втором семестре, когда придет время. Она хочет жить в общежитии, чтобы получить полное представление о жизни в колледже. Но я беспокоюсь за нее. Хочу сказать, по моему мнению, она могла бы изменить мир - я правда так думаю - излечить рак или изобрести что-нибудь на смену Интернета. Чего она не может сделать, так это вспомнить, куда положила ключи от дома или понять, что у чековой книжки должен быть баланс. И она доверчива. Фишинговые письма были изобретены для таких людей, как моя сестра.
- Я все прекрасно понимаю. У моего брата Генри такой большой потенциал, а он с радостью его упускает. После того видео, о котором ты упомянула, пресса окрестила его мальчиком, который не смог идти. Который никогда не будет соответствовать. Это пророчество он изо всех сил старался исполнить.
Оливия поднимает бокал.
- За младших братьев и сестер - с ними невозможно ужиться, и их невозможно изгнать из королевства.
Мы чокаемся и пьем.
После ужина предлагаю отправиться в мой гостиничный номер, - сказал похотливый паук аппетитной мухе. И она согласилась. Поездка в лифте на верхний этаж проходит в тишине, Джеймс и Логан впереди, Оливия позади, тайком на меня поглядывает. Двери в фойе пентхауса открываются, и дворецкий отеля - кажется, его зовут Дэвид - берет наши пальто.
- Спасибо.
Оливия улыбается, а Дэвид молча кивает. Когда мы входим в гостиную, я наблюдаю за ней - за реакцией и эмоциями, играющими на ее лице. Как взлетают ее ресницы, когда она поднимает голову, разглядывая огромную хрустальную люстру и расписанную вручную золотую фреску на потолке. Уголки ее губ приподнимаются от удивления при виде мебели и мраморных полов - признаков роскоши. Повернувшись к стеклянной стене, с которой открывается захватывающий вид на мерцающий огнями город, Оливия охает. И похоть захлестывает меня, будто удар молнии. Она скользит к окну, разглядывая улицу. И эта картина чертовски прекрасна: бледные, обнаженные руки, струящиеся длинные черные волосы, ниспадающие чуть выше идеальной, упругой попки. Мне нравится, как она смотрится здесь, в моих комнатах, среди моих вещей.
Вид мне понравился бы еще больше, если бы на ней не было платья.
- Мы можем выйти наружу? - спрашивает Оливия.
Я киваю и открываю дверь на большой каменный балкон. Она выходит, и я следую за ней. Температура сегодня ниже, и снег, конечно, убрали. Взгляд Оливии скользит по вечнозеленым растениям в горшках, украшающим бежевую мягкую мебель, а отблески горящих светильников в углах бросают теплый оранжевый свет.
- Так это что, твой тюремный двор? - дразнит она.
- Совершенно верно. Меня выпускают подышать свежим воздухом и позаниматься спортом, но только если я буду хорошо себя вести.
- Не так уж и плохо.
Мы идем бок о бок вдоль стены, держась за руки. И я вспоминаю о своем первом светском мероприятии - я весь взвинчен и взволнован, и в то же время немного боюсь облажаться.
- Ну и каково это, - тихо спрашивает она, - когда все готово, и ты точно знаешь, чем будешь заниматься всю оставшуюся жизнь?
- У тебя же есть кофейня. Это не так уж и отличается.
- Да, но моей семье было нужно, чтобы я ею управляла. Это был не мой выбор.
Я фыркаю.
- И не мой тоже.
Она задумывается, потом спрашивает: