Оливия сушит волосы у камина, а я смотрю, как пламя отражается в ее глазах, окрашивая их в темно-фиолетовый цвет.
На ужин мы едим вкусное рагу и свежеиспеченный хлеб.
И в ту ночь, на огромной старинной кровати, на виду у звезд, Оливия седлает на мои бедра и член, двигаясь медленно и неторопливо. Я смотрю на нее снизу вверх, как грешник, нашедший искупление. Лунный свет, льющийся из окна, омывает ее кожу ярким сиянием - черт, она прекрасна. Я чуть не плачу от этого.
Но я не заплакал. Потому что есть и другие, лучшие способы выказать свое обожание.
Я приподнимаюсь, мои руки скользят по ее спине, обнимая за плечи. Направляю ее назад - под нужным углом, я все еще полностью фантастически погружен внутрь ее, но вес ее корпуса в моих руках. Затем я подношу свои губы к ее груди - и занимаюсь любовью с этими мягкими полукружиями: губами, зубами и языком. Поклоняясь им, как божествам, которыми они являются.
Она всхлипывает, когда я лижу ее, и ее киска сильнее сжимается вокруг меня. Это чертовски великолепно.
Все изменилось между нами со дня матча по поло. Все стало глубже, интенсивнее... просто значительнее. Мы оба это чувствуем, знаем, хотя и не говорили об этом. Ещё нет.
Бедра Оливии кружатся и сжимаются, мои яйца напрягаются. Я поднимаю ее обратно к себе, и мы оказываемся лицом к лицу. С моими руками на ее плечах, я толкаюсь в нее, пока она трахает меня жестко и идеально. И мы кончаем вместе, хватаясь друг за друга, стонем и ругаемся.
Акустика этих стен не так хороша, как во дворце... но чертовски близко к этому.
На следующий день, на обратном пути, мы останавливаемся в пабе на ранний ужин. Это захолустное местечко, известное своими сэндвичами и хорошим виски. Поскольку это незапланированная остановка, охрана входит раньше нас, делает зачистку и остается рядом, пока мы едим.
Потом, когда мы встаем из-за стола, Генри косится на пышнотелую блондинку в другом конце комнаты, прижимая палец к губам и направляя его в ее сторону.
- Я знаю эту девушку. Откуда я знаю эту девушку?
- Титеботтум, - говорю я ему. (Прим. переводчика: созвучно с Titty – груди и bottom - попка).
- Да, это у нее точно есть. Хотя я удивлен, что ты упомянул об этом при Олив.
Оливия складывает руки на груди в поисках объяснений. И я смеюсь над своим братом, потому что он идиот.
- Так ее зовут, - говорю я им обоим. - Она дочь Леди фон Титеботтум, младшая... Пенелопа.
Генри щелкает пальцами.
- Да, точно. Я познакомился с ней у барона Фоссбендера несколько лет назад, когда она еще училась в университете.
В этот момент к Пенелопе подходит длинноволосая брюнетка в очках, и я добавляю:
- А это ее сестра... Сара, кажется.
Когда мы направляемся к двери, Пенелопа замечает моего брата, и по выражению ее лица она без труда вспоминает, кто он такой.
- Генри Пембрук! Прошла целая вечность… как ты, черт возьми?
- Я в порядке, Пенелопа.
Сара и Пенелопа делают реверанс, короткий и быстрый, затем Пенелопа резко хмурится на Генри.
- Только не говори, что ты был здесь в гостях и не подумал заглянуть ко мне! Я никогда тебя не прощу.
Генри усмехается.
- Возвращайся с нами. Я все тебе компенсирую.
Она надувает губы.
- Не могу, мама ненавидит город - слишком шумный, слишком многолюдный.
- И мы должны принести домой ужин. Мы его сейчас забираем, - говорит Сара мягким, воздушным голосом, прижимая к груди книгу в кожаном переплете.
- Что читаешь? - спрашивает Оливия.
Девушка улыбается.
- «Чувство и чувствительность».
- В тысячный раз, - ворчит Пенелопа. - И она даже не читает, как нормальный человек - я подарила ей на день рождения электронную книгу, но она ею не пользуется! Она таскает все эти книги в сумке, которая вот-вот развалится.
- Электронная книга - это не то, Пенни, - тихо объясняет Сара.
- Книга есть книга. - Генри пожимает плечами. - Это просто... слова. Не так ли?
Сара густо краснеет - почти багровеет. Но по-прежнему качает головой в сторону моего брата - с жалостью. Она открывает книгу и подносит ее к его лицу.
- Понюхай.
Через мгновение Генри наклоняется и недоверчиво обнюхивает страницы.
- Чем пахнет? - спрашивает Сара.
Генри снова принюхивается.
- Пахнет... древностью.
- Вот именно! - она сама вдыхает запах страницы, глубоко и долго. - Бумага и чернила – ни с чем не сравнятся. Единственное, что пахнет лучше, чем новая книга, - это старая.
Кто-то роняет поднос с бокалами за стойкой, и грохот разносится по всей комнате. И Сара фон Титеботтум замирает, ее глаза пусты, а кожа белее страниц, которые она держит в руках.