Когда он не продолжает, я толкаю его локтем:
- И?
- Пироги.
Может быть, я все-таки сплю.
- Пироги?
- Да, свежие и замороженные - их можно доставить в любую точку мира. Мы собираемся надрать задницы Мари Каллендер и Саре Ли. А ты знаешь, как мне понравились пироги «У Амелии», когда мы были в Штатах, так что... я купил рецепты у отца Оливии. Все рецепты.
Мой желудок все еще пребывающий во сне, вздымается.
- За сколько?
- Больше шести нолей.
Я медленно сажусь, гнев нарастает.
- А ты не думал, что должен был сказать мне об этом?
Он потирает затылок.
- Мистер Хэммонд хотел, чтобы все было тихо. Он приводил себя в порядок - делал двенадцать шагов и все такое. Он хотел удивить Оливию, когда она вернется домой, тем, что у нее больше нет долгов и ей не придется управлять всем этим в одиночку. - Саймон съёживается. - И, черт возьми, я никогда не скрывал ничего от Фрэнни, поэтому подумал, будет лучше, если ты не будешь... - его слова затихают, когда он оглядывает меня. - Что ты сделал, Ник?
Что я сделал?
Осознание того, что я сделал, приземляется, как удар лося по яйцам.
Я мгновенно вскакиваю на ноги. И с ужасными словами, которые я бросил ей, звенящими в ушах, я бегу по коридору - рубашка распахнута, ноги босые.
Но в тот момент, когда мои руки касаются ручек, еще до того, как я открываю двери, я знаю… я чувствую это.
Ее здесь нет.
Я стою посреди комнаты Оливии - именно так я теперь ее и представляю, - а не «белой спальней» или «прежней комнатой моей матери». Она принадлежит Оливии.
Теперь это пустая комната Оливии.
Кровать застелена, но незанята. Белые стены и мебель, которые вчера выглядели такими чистыми и красивыми, теперь кажутся серыми и безжизненными. Я проверяю ванную и шкаф - не знаю почему - но за исключением нескольких дизайнерских нарядов, упакованных в прозрачный пластик, которые, как я знаю, не принадлежат Оливии, они такие же пустые, как и все остальное. Все ее следы - шампуни, безделушки и маленькие заколки для волос, которые она всегда оставляет после себя, - были стерты.
Как будто ее здесь никогда и не было.
Возвращаюсь в спальню, и мое внимание привлекает блеск на комоде. Ожерелье со снежинкой. Оно принадлежало ей - оно было сделано для нее; я отдал его ей.
Чтобы оно всегда было с ней.
Думаю, даже это было эгоистично с моей стороны. Мне нравилась мысль о том, что у нее есть что-то осязаемое, что-то, к чему она может прикоснуться, чтобы вспоминать меня... после.
И она оставила его.
Нельзя было выразиться более громко и ясно.
Мимо открытой двери в коридор проходит горничная, и я рявкаю на нее.
- Приведи сюда Уинстона. Сейчас же!
Я держу ожерелье на ладони, когда входят Генри и Саймон… а затем Фергюс.
- Когда? – спрашиваю я своего дворецкого.
- Мисс Оливия уехала вчера вечером.
- Почему мне не сказали?
- Вы велели ей уезжать. Я сам слышал, как вы ей это сказали. Весь дом слышал, ваш крик.
Я вздрагиваю.
- Мы просто выполняли приказ. - И его слова сочатся сарказмом.
Не в этот раз, старина.
Уинстон входит в комнату, на его губах застыла непрестанная самодовольная ухмылка. И я хочу ударить его по лицу. Почему я не сделал этого вчера? Когда он предположил, что Оливия когда-нибудь... черт возьми, я идиот.
- Верните ее.
- Она уже прибыла в Нью-Йорк, - говорит Фергюс.
- Тогда привезите ее из Нью-Йорка.
- Она ушла, Николас, - отмечает Саймон.
И Генри начинает:
- Ты не можешь просто…
- Верните ее назад! - кричу я так громко, что дрожат рамы на стенах.
- О, ради всего святого. - Генри хватает меня за плечи. - Скажешь людям, чтобы они вернули ее, и они вернут ее любым способом. А потом мы добавим в твое резюме «международный похититель». Она не кость, Николас - ты не можешь приказать, чтобы ее принесли.
- Я могу делать все, что захочу, - шиплю я.
- Черт возьми, - выругался Генри. – Я что, тоже так разговариваю?
Паника. Она поднимается, как дым, к моему горлу, душит меня, заставляя руки сжимать кулон, как спасательный круг. Заставляя возникать у меня в голове диким мыслям и говорить идиотские вещи.
Потому что... что, если Оливия не вернется? Что же мне тогда делать?
Без нее.
Мой голос превращается в прах.
- Она вернется с ними. Они ей все объяснят. Скажут ей... что я совершил ошибку. Что мне очень жаль.
Мой младший брат смотрит на меня так, словно я сошел с ума, а может, и сошел.
Саймон делает шаг вперед, хватая меня за руку.
- Скажи ей сам, приятель.
Недостатком ответственности и долга является то, что они дают вам туннельное видение - вы не видите общую картину, варианты, потому что варианты никогда не были вашей возможностью. Вы видите только след, на котором вы зациклены, тот, который ведет вас через туннель.