— Значит, нам пришла в голову та же идея, что и вам! — воскликнул Иритьери. — Нас тоже или, вернее, Тьери поразило совпадение цветов склепа и лент.
— Меня не удивляет проницательность Аберо, — многозначительно произнес Сен-Раме.
— Мы еще не нашли ничего существенного, — сказал Аберо в ответ на вопрос генерального директора, — но я надеюсь, что мы близки к успеху.
Пока шел этот разговор, я подумал о том, что Сен-Раме снова употребляет странные выражения вроде «я выяснил, что ни один усопший не сошел еще в эту могилу» или «над которым высится наше здание из стекла и стали»; это напомнило мне о странной напыщенности его языка, что я замечал и раньше. Думал я также и о многозначительном тоне Аберо, когда он сказал: «Надеюсь, что мы близки к успеху». Неподалеку я разглядел Мастерфайса и Востера, которые слушали, что говорил им Рустэв. Должно быть, он переводил им слова Сен-Раме и Аберо. Меня начало знобить, и, хотя я был тепло одет, я чувствовал, как меня пронизывает сырость. Поэтому я с понятным облегчением услышал, как Аберо сказал по-английски:
— Господин президент, если вы ничего не имеете против, я думаю, что теперь нам пора подняться наверх; мы протянули веревку, и это облегчит подъем по скользкому туннелю. Если позволите, я пойду позади вас — на случай, если вам понадобится помощь.
— А я впереди вас, если разрешите! — подхватил Ле Рантек. — Я хорошо знаю дорогу — ведь это я натянул веревку.
Итак, экспедиция закончилась. Руководящие сотрудники опять обрели свои рефлексы, законы предприятия действовали вновь.
— Очень хорошо, господа, я принимаю ваши предложения, — сказал Мастерфайс. — Несмотря на мой возраст и довольно бурно проведенную жизнь — не правда ли, Берни? Ха-ха-ха! — я надеюсь что все же справлюсь с этой задачей. Скажи-ка им, Берни, нужно ли было меня подталкивать или вытаскивать лет пять назад в индейском квартале Асунсьона! Ха-ха-ха! Помнишь, Берни?
Ронсон не откликался. Обычно весьма немногословный, он мгновенно отзывался на обращения Мастерфайса.
— Эй, Берни? Где ты? Черт возьми, куда ты девался? Ты только что был здесь!
И тут мы услышали глухой, замогильный, слегка охрипший голос, доносившийся из глубины круглого зала с гладкими блестящими стенами:
— Да, Адамс, я здесь и помню Асунсьон, но представь себе, я нашел тут очень странную вещь.
Лучики света от фонарей потянулись по направлению к представителю Де-Мойна в Париже. Ронсон стоял, широко расставив ноги, крепко упершись в вязкую почву, похожий на сержанта морской пехоты: фантастический силуэт, выступающий из темноты в тусклом свете фонарей.
— Что ты нашел, Берни? — спросил Мастерфайс, слегка заикаясь.
— Вот что, — сухо ответил Ронсон и развернул длинный, слегка испачканный грязью лист перед окаменевшими зрителями, смахивавшими на толпу призраков. Эта сцена и все, что за ней последовало, произвели на меня одно из самых сильных впечатлений от нашего похода. Не успели мы сделать и шагу, ни даже шевельнуться, как раздался чей-то охрипший голос:
— Восковка!
Это был Аберо. Да, Аберо, которому даже на таком расстоянии и при слабом освещении удалось рассмотреть найденный лист. Я лично думаю, он скорее догадался, чем разглядел его, — так твердо он был убежден, что разгадка скрывается здесь, на глубине тридцать метров под зданием из стекла и стали. Аберо знал, что он ищет, и потому, вполне естественно, нашел то, что ожидал. Перед нами действительно была восковка, то есть бумага, позволяющая многократно воспроизводить написанный на ней текст. Мастерфайс подошел к Ронсону, и мы столпились вокруг них.
— Это написано по-французски, — сказал вице-президент, — кто нам переведет?
Я стоял тут же, позади него. Взяв восковку у него из рук, я осветил ее фонариком и прочитал то, что стало бы четвертым обличением, если бы мы случайно не нашли оригинала. Вот что я увидел и что прочел вслух по-английски той ночью, в большом круглом зале с гладкими и блестящими стенами.