— Реакция нашего уважаемого коллеги Шавеньяка и его друзей порадовала меня как гражданина и демократа, как поборника справедливости. Но мне думается, что в данном случае они преувеличивают значение, которое Ронсон вкладывал в свои слова. Когда наш американский друг говорил о трибунале предприятия, я думаю, он имел в виду дисциплинарный суд или, если, к несчастью, обличитель занимает в нашей фирме высокую должность, суд чести. Поэтому, дорогие коллеги, я советую вам умерить ваши чувства. Если у Берни Ронсона создастся впечатление, что некоторые из нас неправильно понимают его или настроены против него, это усложнит наше положение. Оно и без того достаточно сложно. Добавлю еще, что если принять во внимание выражения, употребленные нашим другом Шавеньяком, то его выступление можно расценить как серьезный выпад против методов управления, принятых у нас на предприятии, и целей, которые оно себе ставит. Мы все хорошо знаем нашего коллегу и понимаем, что в его словах есть известная доля преувеличения, и он сам это сознает. Ведь он известен как горячий поборник интересов нашего общества, верный его защитник. Итак, я предлагаю признать, что, кроме суда божьего и суда, законно и свободно установленного людьми, нет никакого другого суда. Что же касается меня, то я лично готов участвовать в суде чести или дисциплинарном совете, который привлечет к ответу того, кто недопустимо нарушил работу нашего предприятия. В этом нет ничего дурного, никакого нарушения закона, никакого оскорбления чести сотрудников главного штаба. И наконец, хочу напомнить вам, что дисциплинарный суд ставит себе целью не только осуждать, но также и оправдывать или находить смягчающие обстоятельства. И меня радует, что наши коллеги, такие, как Шавеньяк, Самюэрю, Порталь и наш дорогой директор по проблемам человеческих взаимоотношений, участвуя в подобном суде, будут настаивать на умеренности приговора. Таким образом, вынесенное судом решение будет, я надеюсь, справедливым.
Шавеньяк и его друзья согласились с мнением Ле Рантека. Я был с ним не согласен, но предвидел, что в скором времени мне понадобятся все силы, чтобы защищать себя самого, и не хотел прежде времени бросаться в бой. Остается сказать, что дебаты, происходившие в тот день в «Гулиме», прекрасно отражали психологию административных деятелей главного штаба того времени. Их участники сознавали, какие опасности угрожают свободам в мире, основанном на производстве, сбыте и прибыли, но они не находили в себе решимости довести до конца свой анализ. До последней минуты они надеялись, что будет сохранен какой-то минимум нравственности. Именно эта разрушительная психология привела к тому, что мыслящие, но погрязшие в эгоизме политические деятели открыли дорогу к власти фашистам. А фашисты, завладев рычагами управления, стали угнетать их. Сколько христианских демократов и прочих деятелей пожалели впоследствии, что пошли на сделку с этими затянутыми в мундиры предателями! Но хныкать было поздно. Вместо того чтобы потребовать встречи с американским представителем и заставить его объясниться, а в случае отказа немедленно подать в отставку, Шавеньяк и его друзья поспешили успокоить свою совесть, заявив, что идея создания трибунала на предприятии просто абсурдна и достаточно было выступить представителю администрации штаба из числа так называемых «левых», чтобы их похвальная инициатива дала осечку. Итак, покончив с этим вопросом, мы перешли к подготовке второго ночного похода. Слово взял Аберо:
— Господа, я считаю, что мы должны вести себя сегодня вечером следующим образом: во-первых, если только это не вызовет возражений у президента Макгэнтера, я сторонник того, чтобы ничего не менять в нашем облачении: мы сохраним те же плащи, те же галстуки и приколем значки. Единственное отличие от прошлой ночи будет состоять в том, что на этот раз мы не станем прятаться. Эта экспедиция в некотором роде официальная. Теперь нам уже не нужно соблюдать тайны и хранить молчание. Я убежден, что этой ночью мы захватим документы и материалы, разоблачающие провокатора, который не мог их уничтожить или унести вчера. А сегодня он уже не сумеет проникнуть в подземелье, так как все входы охраняются. Ронсон поставил человека даже перед черно-зеленым мраморным склепом. Инструкция такова: каждый следит за действиями своего соседа — без всяких исключений. Я согласен, это неприятная задача и ни наше воспитание, ни университетское и профессиональное образование не готовили нас к подобного рода деятельности, но этого требуют сложившиеся обстоятельства. Завтра вся эта история станет для нас не более чем дурным воспоминанием. Впрочем, здесь есть и хорошая сторона: мы лучше узнаем друг друга и покажем, каковы мы на самом деле, — покажем себя настоящими мужчинами, смелыми бойцами. После этого никто не посмеет насмехаться над сотрудниками главного штаба, над менеджерами-технократами, которые, несмотря на некоторые неизбежные оплошности, оказывают всему миру и его молодому поколению множество благодеяний и служат образцом хотя бы в том смысле, что приводят в действие благодаря своим знаниям колеса такой сложной машины, как «Россериз и Митчелл-Интернэшнл». Что бы ни говорили, трактор — это только трактор. Он не имеет никакой политической окраски, а лишь определенное количество деталей; у него есть шины, есть бензобак, в нем заложена также цена, которая воплощает труд тех, кто его произвел, стоимость сырья, средства на амортизацию, дающую возможность предприятию вздохнуть, и определенный процент законной прибыли, из которой следует вычесть налоги. И этот трактор отправляется распахивать целинные земли, до тех пор не поддававшиеся никакому плугу. Необходимо неустанно повторять эти простые истины. И если я прошу вас сделать сегодня вечером последнее усилие, если прошу сохранить вашу форму, то лишь для того, чтобы показать, особенно президенту Макгэнтеру, какую важную и необычную роль мы сыграли в этом деле, чтобы подчеркнуть, какой выдающийся вклад вы, сотрудники, внесли в охрану безопасности предприятия. Господа, если никто больше не просит слова, я думаю, нам пора разойтись. Пусть наши послеобеденные часы будут посвящены размышлениям и восстановлению сил. Сегодня вечером мы должны вновь стать боевым отрядом.