— Я слышал, что этот скот проделывал то же самое и со многими секретаршами, верно, мсье Бриньон?
— Совершенно верно, мсье.
— Клянитесь, Бриньон, поднимите фонарь!
Бриньон поднял фонарь.
Да, генеральный директор пытался изнасиловать свою секретаршу, но он, Бриньон, никогда не смел об этом говорить.
Когда Макгэнтер решил, что свидетельских показаний уже достаточно, он предоставил слово Сен-Раме.
— А теперь мы хотим услышать ваши объяснения, и посмотрим, будете ли вы вести себя как человек здравомыслящий! — крикнул Макгэнтер.
Вот что генеральный директор фирмы «Россериз и Митчелл-Франс» сказал в ту ночь:
— Вам хотелось бы, чтобы я оказался сумасшедшим, но нет, я не сошел с ума. Напротив, это вы все потеряли рассудок. Я расскажу вам о том, что произошло в нашей компании за последние несколько дней; вы убедитесь, что история эта весьма проста и, во всяком случае, не стоит того, чтобы раздувать ее до таких размеров и тем более приводить нас сюда, в это подземелье, вам не следовало связывать меня и ставить на колени, а себя самих выставлять в смешном и, по правде сказать, довольно гнусном виде. Но если события развивались таким образом, то это не случайно. Теперь я знаю, что вы оказались еще более слабыми, более бездарными, чем я себе представлял. Выслушайте меня, и вам станет стыдно. Но я предвижу, что после того, как вы отрезали себе путь к отступлению, после всех этих нелепых и безумных выходок вы не найдете в себе силы выбраться из этой клоаки и либо не поверите мне, либо станете еще подлее, еще безумнее. Я не писал первого обличения. Как и предполагал кое-кто поначалу, это было творение некоего склонного к анархизму студента, который, чтобы подработать, нанялся в бригаду, убиравшую ночью наши служебные помещения. Я знаю этого молодого человека, он сам со смехом признался мне в своей проделке. Но это обличение, а особенно воздействие, которое оно оказало на всех, меня заинтересовало. Такого эффекта наш студент никак не мог ожидать. В последние годы я пришел к убеждению, что основная роль главной дирекции на таком предприятии, как наше, сводится к тому, чтобы заставить людей работать вместе, следить за условиями этой работы, посвящая свое время главным образом подготовке кадров, повышению их квалификации, их психологии, изменению внутренних взаимоотношений, новому стилю общения. Я даже поделился своими мыслями с нашим директором по проблемам человеческих взаимоотношений: «Вы увидите, отношения между людьми будут приобретать все большее значение, нервы крупных предприятий слишком перенапряжены». Предприятие во многом напоминает человеческое существо. И это больше всего относится к фирмам мирового значения. У них есть мозг, сердце, внутренние органы и мускулы. Но если наши предприятия за последние двадцать лет приобрели упругие и сильные мускулы, если производственные мощности их колоссально возросли, то их мозг отстает в своем развитии. Прошу прошения, но научные теории о методах управления наших американских друзей и их последователей в Европе и Японии стоят на более низком уровне, чем теории производства, завоевания рынков, диверсификации продукции и чисто финансовых проблем. После войны надо было производить, затем надо было продавать; теперь же настало время говорить, высказываться, жить — рискнем употребить этот не вполне удачный термин в применении к нашей работе. Теперь психология предприятия, искусство информации, умение уважать личность каждого из сотен и тысяч работающих на предприятии стали не менее важным фактором производства, то есть, если перечисленные мною задачи не осуществляются руководством, продуктивность снижается. До сих пор все эти вопросы входили исключительно в круг обязанностей штатных психосоциологов, впоследствии директора по кадрам, а теперь директора по проблемам человеческих взаимоотношений; но очень скоро они станут основными вопросами, входящими в обязанности генеральной дирекции. Это попросту означает, что в крупных предприятиях власть теперь перейдет в другие руки и что эта перемена вызовет беспощадную борьбу между финансистами и администраторами, с одной стороны, и психологией и политикой — с другой; эти столкновения могут даже подорвать положение некоторых фирм. Эра технократии подходит к концу. Слово возродится с новой силой и отодвинет на второе место теоретиков менеджмента. И хорошо, если мы, верящие в свободу и инициативу в политической экономии, будем первыми, кто проведет необходимые реформы, иначе другие возьмутся сделать это и одним махом уничтожат наши компании. Как вы могли, хотя бы на минуту, подумать, что перед вами был провокатор, безответственный мальчишка! Давайте говорить серьезно: зло еще поправимо. Мы сами применили к себе электрошоки. Надо уметь на них реагировать. Я все тот же Анри Сен-Раме, которого вы знали, и все мои действия имеют лишь одну цель: вскрыть наши болезни, прежде чем революционные потрясения пришлют своих врачевателей на наше место. Однажды случай в виде листовки этого студента дал мне возможность провести эксперимент на своем предприятии, чтобы проверить идеи, которые я только что изложил. Я решил воспользоваться ситуацией, чтобы испытать то, что я назвал нервами предприятия. Таким образом я превратил розыгрыш в эксперимент. Я решил подхватить эстафету и написал еще три текста. Я воспользовался смертью оплакиваемого нами Арангрюда, чтобы омрачить психологическую атмосферу предприятия. Одновременно я наблюдал за реакцией сотрудников, и особенно руководителей фирмы. Мое высокое положение помогало мне осуществить этот замысел. Никто не мог меня заподозрить, и я сам распространял ложные известия и нелепые инструкции. В скором времени я предполагал собрать моих ближайших сотрудников и объяснить им все то, что объясняю вам сейчас, чтобы проанализировать перед ними и вместе с ними наши ошибки, чтобы приобщить их к моим изысканиям. Подумайте, фирма «Россериз и Митчелл-Франс» могла бы еще раз продемонстрировать всему миру новые методы управления, значительно опередив свое время, и я, Сен-Раме, мог бы стать образцом нового, прогрессивного руководителя! Почему же все так плохо обернулось? Почему я не сумел довести до конца то, что задумал? По двум причинам: а) инициатива Аберо обострила ситуацию. С той минуты, как из-под моего контроля ускользнула группа таких крупных сотрудников, я уже не мог направлять события, как мне хотелось. Действия Аберо превратили мой эксперимент в драму; б) вам, конечно, не понравятся мои слова, но вы должны об этом подумать: Аберо и его коллеги ничего не могли бы усложнить, если б я ошибся в своих предположениях. Но этого не случилось. Результаты превзошли все мои ожидания. Я предвидел* что, хотя мои сотрудники получают хорошее жалованье, хотя они и занимают хорошие должности в процветающем предприятии, нервы их на пределе. Я знал: они люди нестойкие. Но я не предполагал, что высшие администраторы фирмы попадутся в ловушку. Я считал, что Макгэнтер, Мастерфайс и Ронсон не дрогнут перед подобным испытанием. Увы! Сегодня ночью — только потому, что похороны показались вам странными, так же-как и моя речь, и потому, что служащие четыре раза получили свернутый в трубку намеренно полемический текст, — вы поддались панике, и вот до чего вы дошли! Вы уже не люди — вы факелы! Сегодня ночью я только такими вас и вижу. Если б я рассказал студентам эту абсурдную историю о том, как президент и высшие администраторы фирмы спустились ночью в подземелье, они увидели бы в этом очевидное и — увы! — кровавое доказательство того, что в головах и сердцах тех, кто управляет гигантскими корпорациями и экономикой Запада, положительно не хватает каких-то винтиков! Если такой вот Ле Рантек, чтобы стать управляющим холдинг-компании, должен пробить череп своему коллеге, я скажу, что наша система больна, тяжело больна, господа! А теперь было бы лучше всего, если б вы меня развязали, мы поднялись бы с вами наверх и, прежде чем разойтись, хоть немного занялись бы беднягой Фурнье.