— Мадам Дормен позвонила около одиннадцати часов, — ответила она.
Я тут же позвонил в секретариат Сен-Раме. Там подтвердили приглашение и сообщили, что мне надлежит прибыть непосредственно в дом патрона, который сейчас отсутствует и не собирается возвращаться до обеда, назначенного на 20 часов 30 минут. Таким образом, за время моей работы в фирме «Россериз и Митчелл» я был приглашен к Сен-Раме в третий раз: в первый — на официальный ужин по случаю награждения генерального директора орденом «За заслуги»; во второй — на более интимный обед, где присутствовали два директора отделений с женами и Берни Ронсон, представитель Де-Мойна во Франции. Обед был устроен в честь американца, разработавшего свою теорию внутренних связей в системе гигантских транснациональных компаний. Буду ли я на сей раз единственным приглашенным? Я пожалел, что не спросил об этом у мадам Дормен, которая все знала, но мне было неловко вновь звонить ей по такому поводу. К тому же я начал свыкаться со странностями этого насыщенного событиями дня, и это новое состояние духа облегчило мои сомнения. Я больше не чувствовал себя одиноким, запутавшимся в сети непостижимых событий, после того как убедился, что они касаются не только меня, но и других. Да, будущее представлялось мне неопределенным, но оно было таким же и для Сен-Раме, и для руководителей нашего «штаба». Сейчас, когда я пишу эти строки, я отчетливо вспоминаю свое состояние в конце этого дня: право, я вновь чувствовал себя превосходно. Возможно, благодаря чисто инстинктивному чутью я уже предвидел, что мне не придется нести в одиночестве бремя осложнений, которые обрушатся на предприятие.
Правда, до сих пор судьба выдвигала меня на передний план, ибо, бесспорно, именно мне надлежало истолковать смысл первого свитка, исследовать причины появления трещины и выяснить последствия смерти Арангрюда. Однако это вовсе не означало, что все эти события угрожали лично мне или моему служебному положению. Не сегодня-завтра вопросы, продиктованные этими странными событиями, встанут и перед остальными, и я избавлюсь от большей их части. Конечно, в то время я совсем не представлял себе, что не только окажусь прав, но более того — выживу, чтобы осветить события перед новым судом, который много времени спустя будет выяснять причины износа и человеческих нервов, и здания. Одна только мысль, что меня ни в чем нельзя упрекнуть, поддерживала меня и облегчала выполнение задачи, которую я охотно взял на себя в тот вечер. Было около половины седьмого. Служащие собирались уходить. Я попросил мою секретаршу немедленно пригласить ко мне всех ведущих сотрудников для срочного сообщения. Подобные приглашения обычно вызывают у моих коллег особое любопытство. А если они исходят от Сен-Раме, всеобщее возбуждение еще более возрастает. Однако так или иначе сотрудники уже, наверное, узнали, что день заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений был чрезвычайно беспокойным и, главное, что он дважды беседовал с Сен-Раме, и это повысило интерес к моему сообщению. В самом деле, мои коллеги не замедлили явиться, и через четверть часа у меня в кабинете собрались: Бриньон, Порталь, Самюэрю, Вассон, Аберо, Иритьери, Шавеньяк, Террен, Фурнье, Селис, Ле Рантек; сознаюсь, я взирал на них с большим удовольствием. Поймите меня: заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений приобретает вес отнюдь не благодаря блеску своего благородного титула, а в зависимости от того, есть у него контакт с вышестоящим руководством или нет. Мои инициативы чаше всего не имели существенного влияния на служащих, стремившихся лишь к одному — добиться личных успехов. В лучшем случае они выказывали мне снисходительную любезность или, на худой конец, подобно Бриньону, держались со мной учтиво. Мне редко доводилось собирать их всех вместе, да еще так быстро. В этот вечер я хотел сделать им сообщение, исключительное в практике заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений.
Вот чем я готовился их поразить: во-первых, сообщить о том, что там, в доме на холмах Сен-Клу, лежит их дорогой коллега, бледный и застывший, с повязкой Вельпо на голове. А затем я собирался предложить им установить ночное бдение у одра усопшего. Как же мне было не упиваться этой минутой?
Речь свою я начал спокойно:
— Добрый вечер, господа, благодарю вас за то, что вы так быстро и в полном составе собрались на это совещание, и прошу извинить меня за то, что я созвал вас столь неожиданно. Но случается, что события руководят нами, не так ли? Вы, разумеется, уже знаете, что Роже Арангрюд, увы, погиб сегодня ночью на окружном бульваре. Его машина столкнулась с грузовиком «Сотанель», принадлежащим фирме «Амель-Фрер», компании хорошо вам известной, так как она занимает второе место по значению в своей отрасли. Удар в правый висок был причиной мгновенной смерти нашего дорогого Арангрюда, из чего можно сделать вывод, что наш дорогой коллега не страдал, и это, я уверен, может послужить нам утешением. Мсье Сен-Раме поручил мне позаботиться об организации похорон, и от его имени, от имени нашей фирмы, а следовательно также и от вашего, я посетил сегодня после полудня дом усопшего, чтобы встретиться с вдовой и определить, какое участие наша фирма примет в похоронах. Возможно, наш генеральный директор произнесет речь на могиле; во всяком случае, окончательные распоряжения последуют завтра утром, ибо решение будет принято сегодня вечером. По этому поводу мсье Сен-Раме пригласил меня к себе на обед. Я не ставлю сейчас себе целью дать вам какие-либо указания, поскольку они еще официально не утверждены, но так или иначе нас всех ждет печальная и благородная миссия. Мадам Арангрюд пожелала, чтобы тело ее мужа покоилось в его квартире, на его собственной постели, а не оставалось в морге. Значит, вы легко можете себе представить, что сейчас, в то время когда я обращаюсь к вам с этими словами, Роже Арангрюд, ваш дорогой коллега, лежит на своей кровати, недвижимый и величественный, и я добавлю, что повязка Вельпо, стягивающая его голову, подчеркивает величие лика покойного. Возможно, некоторые из вас немного удивлены, слыша, что заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений выражается столь высокопарно. Но моя необычная речь вызвана еще более необычными событиями. Не странно ли потерять так жестоко и нелепо человека, в котором наш генеральный директор видел будущего руководителя по «маркетингу» нашей фирмы? Не странно ли, что жена нашего коллеги воскресила трогательную и романтическую традицию, решив привезти тело покойного домой и побыть около него в последний раз? И разве не странно, наконец, что голова усопшего украшена белоснежной повязкой Вельпо? Сам я никогда, конечно, не произнес бы подобных слов, если бы не видел покойного, но я видел его, господа, и это меня глубоко взволновало. От имени фирмы я горячо заверил мадам Арангрюд в нашей готовности поддержать ее и выразил глубокое соболезнование и скорбь нашего генерального директора, а также, господа, ваши соболезнования и вашу скорбь. Я обещал ей, что этой ночью все, от кого зависит рост и расширение предприятия, придут ее навестить и соберутся у изголовья того, кто был лучшим среди нас. Вот почему, господа, я предлагаю вам отдать последний долг покойному в наиболее удобное для вас время. Я только прошу приходить не всем сразу и не слишком рано, так как ночь длинна, и было бы лучше, если б вы сменяли друг друга. Не приносите цветов — они загромоздят квартиру. Сам я после обеда тоже приеду в Сен-Клу, где, я уверен, найду большинство из вас. Это все, господа. Если кто-нибудь желает дополнительных разъяснений, спрашивайте, прошу вас.