«Господин заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений, с вашего разрешения, я буду говорить с вами совершенно откровенно и заявляю во всеуслышание то, о чем умалчивают многие из моих коллег: а) из достоверных источников мне стало известно, что сначала вы сами, а затем и генеральный директор, весьма встревоженные этим посланием, сколь наивным, столь и провокационным, а возможно, и просто растерявшись, проделали эксперимент над собственными секретарями, чтобы выяснить, способен ли этот текст оказать вредное влияние на персонал; б) если уж вы говорите о свободе выражения мнений и информации на всех уровнях (повторяю одну из ваших бесчисленных пустых фраз), позвольте мне заявить вам, что нашим предприятием руководит напыщенный и высокомерный технократ, окруженный ничтожными людишками, задавленными заботами повседневной жизни, на которую обрекло их общество потребления».
Подобный выпад вызвал бы всеобщее неодобрение, и Вассон, очевидно, не задержался бы в фирме «Россериз и Митчелл». Вот почему моя речь на этом совещании только казалась лживой, ибо все равно никто ей не верил. Зато каждый был признателен мне, что я следовал правилам общения между людьми, принятым в те годы. В те времена не было ничего хуже, чем обладать талантом или проницательностью. Итак, Ле Рантек вновь взял слово:
— Я нахожу, что это послание грозит взбудоражить все предприятие, потому что оно не похоже ни на один из знакомых нам текстов. Это не воззвание профсоюза, не политическая листовка, текст этот наивен, и назначение его непонятно. Он никем не подписан и, однако, был распространен среди нашего персонала. Я считаю: а) необходимо раскрыть, с какой целью, если таковая вообще существует, был распространен этот свиток; б) необходимо также произвести расследование и выяснить, каким образом листовка или какой-либо иной документ могут быть распространены у нас в таком огромном количестве без ведома руководства. Вот все, что я хотел сказать, — заключил Ле Рантек, с самодовольным видом пожав плечами.
— Что касается выяснения цели, — ответил я, — то дирекция этим занимается, однако вы сами правильно отметили, как непоследователен этот текст. Поэтому все вы будете нужны руководству, чтобы установить, что именно может интересовать персонал в механике законов спроса и предложения. Что же касается расследования, я с вами совершенно согласен: его должны начать немедленно, с завтрашнего дня, не дожидаясь похорон Арангрюда.
Бриньон вновь вернулся к содержанию текста:
— Вы спрашиваете, чем именно этот текст может заинтересовать персонал. Я, так же как и вы, не знаю. Но я отметил, что в него включены не только рассуждения о законах спроса и предложения; в послании то и дело цитируются слова мсье Сен-Раме, и автор не устает расхваливать нашего генерального директора. Что до меня, то я поразился контрасту между элементарным, крайне упрощенным изложением сути законов спроса и предложения и преувеличенными похвалами по адресу мсье Сен-Раме, обладающего столь обширными познаниями. Не кроется ли здесь насмешка над ним и над его знаниями? Странно, право, восхищаться человеком, который постиг общеизвестную истину, что избыток продукции ведет к понижению цен. Мне хотелось бы узнать мнение моих коллег по этому поводу.
Это послужило сигналом к одной из самых оживленных дискуссий между сотрудниками, на какой мне доводилось присутствовать за долгие годы моей службы.
Заместитель директора по импорту, Селис, счел своим долгом вмешаться, поскольку лучше других разбирался в проблемах ценообразования.
— Послушайте, Бриньон! — воскликнул он. — Надеюсь, вы не собираетесь утверждать, что законы спроса и предложения достаточно основательно изложены в этой бумажонке?
— Конечно, — ехидно возразил Бриньон, — я вовсе не утверждаю, что эта бумажонка, как вы изволили выразиться, способна удовлетворить заместителя директора по импорту, но сведения, содержащиеся в ней, можно было бы назвать скорее недостаточно полными, нежели ложными.
— Похоже на то, — сказал Селис, задетый, — что вы одобряете это послание.