Ле Рантек стал моей первой жертвой. Я пригласил его к себе таким безапелляционным тоном, что он через несколько минут влетел в мой кабинет скорее ошарашенный, чем возмущенный.
— А-а, — сказал я ему, — дорогой Ле Рантек, сейчас я должен взять дело в свои руки — оно принимает скверный оборот! Извините, что я так неожиданно вызвал вас, но время не ждет: попробуйте воспроизвести голос нашего генерального директора. Ну же, дорогой Ле Рантек, не упрямьтесь, нужно подчиниться жесткой коллегиальной дисциплине. Только это поможет откачать отравленные воды, затопившие трюм нашего флагманского корабля; откачаем, дорогой, откачаем, помните, как поется в знаменитой песне: «После чего заткнем мы брешь!» Нет, прошу вас, не надо возмущаться, и не думайте, я не сумасшедший. Это наши горячо любимые руководители уполномочили меня говорить с вами в таком тоне. Прошу вас, попытайтесь подражать голосу Анри Сен-Раме, даю вам две попытки. Что? Это не мое дело? Не нужно меня оскорблять, дорогой мой, ведь я заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений. Предоставляю вам право рассуждать о равновесии нейтрального бюджета, на мою же долю оставьте заботы о равновесии на предприятии, я имею в виду психологическое равновесие, конечно, а не соотношение доходов и расходов. Успокойтесь, Ле Рантек, друг мой и коллега, я ведь стараюсь для вас, я хочу отыскать вашего конкурента, обличителя, — его поучительные лекции по экономике грозят вытеснить вас! Но я предпочитаю вас, дорогой Ле Рантек, вас, человека левых взглядов и бретонца, этому примитивному экономисту-самоучке, неизвестно откуда появившемуся у нас и обосновавшемуся там, внизу, в глубине сырых подземелий, вблизи Восточного кладбища, где покоятся останки знаменитых людей. И что за нелепая идея — построить рядом с кладбищем здание из стекла и стали, где трудятся бесстрашные вдохновители современных крестовых походов — наших замечательных таможенных комбинаций? Может, земля здесь была дешевле? Вы же должны знать, Ле Рантек, сколько стоил во время строительства здания квадратный метр земли на углу авеню Республики и улицы Оберкампф! Постарайтесь вспомнить, дорогой, назовите мне цену в долларах и скажите это голосом Сен-Раме. Таким образом мы одним выстрелом убьем двух зайцев: узнаем цену и я посмотрю, не попадаете ли вы под подозрение.
— Я немедленно пожалуюсь Сен-Раме, — вспыхнул выведенный из себя Ле Рантек и вышел, хлопнув дверью.
Однако вскоре он вернулся в сопровождении американцев, Сен-Раме и Рустэва, которые всем своим видом ясно давали понять как Ле Рантеку, так и мне, что время шуток кончилось.
— Начинайте, — настаивал Мастерфайс. — Не будьте таким придирчивым, dear[6] Ле Рунтек, возможно, наш друг, ведающий человеческими отношениями, не очень любезно обошелся с вами, но он прав, на него возложена ответственность за это расследование, он должен разоблачить самозванца. Я сам подражал, впрочем, я и сейчас готов повторить, чтобы вас это не смущало и вы освободились от неловкости, вот послушайте: «Алло, мистер Ле Рунтек? Это я, Сен-Раме, ваш генеральный директор…» Видите? Получилось, и совсем неплохо, и я мог бы оказаться виновным! Ха-ха-ха! Вот была бы грандиозная история, если б Адамс Дж. Мастерфайс оказался виновным! Ну же, смелей, не бойтесь, проделайте этот опыт, только потом никому не рассказывайте. Мы ведь вас знаем, dear Ле Рунтек, мы, американцы, отметили вас, очень ценим и считаем, что вы один из немногих французских сотрудников, способных сказать, сколько стоил доллар в тысяча девятьсот двадцать третьем году; ну же, валяйте, мы скоро пошлем вас на стажировку в Массачусетс! Если, конечно, вы не виновны. Ха-ха-ха! И помните; если кто-то, подражая, намеренно начнет фальшивить, это сразу же будет замечено, правда, Берни?
— Конечно, — буркнул Ронсон.
В этот момент вошел Кинг Востер. Ле Рантек, и без того утративший дар речи после нелепой тирады, произнесенной мной, а затем и Мастерфайсом, при появлении детектива из Кентукки чуть не упал в обморок. Менее подготовленный, чем я, ко всем потрясениям, он, наверное, испугался, что его сейчас начнут пытать, чтобы заставить признаться. Бог знает почему, но одного упоминания о Кентукки оказалось достаточно, чтобы Ле Рантек пришел в экстаз и простонал:
— Ах, Кентукки, Соединенные Штаты… заатлантические университеты, в будущем году я пошлю туда своего сына.
Но преклонение перед Соединенными Штатами не спасло его, ибо он тут же услышал голос Мастерфайса, потребовавшего, чтобы Ле Рантек в присутствии Кинга Востера попытался подражать голосу Сен-Раме:
— Начинайте, Ле Рунтек, ну же, быстрей, какого черта, не бойтесь этого человека — это один из моих старых сослуживцев Гарольд Кинг Востербилл, он состоит при мне — изучает статистические данные. Они с Ронсоном из одной деревни, не так ли, Берни?