— Господин директор по человеческим взаимоотношениям, у вас найдется свободная минутка? Я хотел бы поговорить с вами наедине, и в частности узнать, что все-таки происходило вчера в этой таверне… как ее… забыл название.
— «Гулим», мсье.
— Да, «Гулим», гм… очень странно.
— Что странно?
— Название «Гулим» вам ничего не говорит?
— Нет, мсье.
— Оно похоже на Голем.
— Что еще за Голем?
— Вы не знаете, кто такой Голем? — удивился Сен-Раме, ехидно поглядел на меня и снова стал серьезным. — Голем, друг мой, герой очень красивой легенды. Представьте себе, в тысяча пятьсот восьмидесятом году пражский раввин Лёв бен Бецабель вылепил из глины человека и наделил его душой во имя всевышнего. Это создание, этот жуткий автомат, сбежал и стал наводить ужас на жителей города… Страшновато, верно?
— Да, — ответил я не очень уверенно.
Сен-Раме отошел к окну и как бы задумался, потом вернулся и, глядя мне прямо в глаза, проговорил:
— А если бы Голем проник на наше предприятие, господин директор по человеческим взаимоотношениям? Что вы об этом думаете? Расскажите мне, как вы провели ночь в этой таверне. Вы не встретили там случайно какого-нибудь человека со странной внешностью?
В то утро Сен-Раме в разговоре со мной затронул несколько тем, и, хотя он рассуждал спокойно, порой непринужденно, я с трудом узнавал в нем того человека, которого американцы сделали главой своего французского филиала. Я почти уверен, что мое поведение во время последних событий усилило его симпатию ко мне и что в этой беседе с глазу на глаз он попытался внести некоторую ясность в мои спутанные мысли, протянуть мне руку помощи. Но мог ли я тогда все это понять? Я бродил в полном мраке, и слабый лучик света не способен был его рассеять.
— Итак, — сказал Сен-Раме, — сегодня вечером вы устраиваете экспедицию в подземелье? Поразительно! Как вы думаете, я, наверно, единственный генеральный директор в мире, чьи ближайшие сотрудники в маскарадных костюмах собираются обследовать подземелье его предприятия?
— Думаю, что вы правы, — искренне ответил я. И тут же, вспомнив о своем двойственном положении, добавил: — Я рассказал вам о плане действий моих коллег, потому что считал это своим долгом; но, если они об этом узнают, я попаду в ужасное положение. Поэтому я осмеливаюсь спросить вас, как вы думаете использовать эту информацию?
— О, не волнуйтесь! — воскликнул Сен-Раме. — Я буду очень осторожен. А пока лучше всего позволить развернуться этой интересной инициативе — она удачно дополнит наблюдения наших детективов; между прочим, они были в курсе ваших возлияний, но не знали о ваших намерениях. Когда мы поймаем обличителя, я приглашу вас всех на вечер в «Гулим»… Скажите, пожалуйста, а что вы сами думаете об этой трещине?
— Я думаю, что она возникла из-за осадки грунта.
— А вы не думаете, что ее вызвали нарочно?
— Честно говоря, я не представляю себе, как это можно сделать.
— Вы же говорили мне, что Аберо предполагал возможность злого умысла!
— Да, говорил, но я ведь не специалист, и мне это кажется маловероятным.
Несколько минут Сен-Раме стоял задумавшись. Потом, глядя мне прямо в глаза, спросил:
— А как по-вашему, кого я считаю обличителем?
Я колебался несколько минут, прежде чем ответить.
— Мне кажется, вы подозреваете Аберо и Ле Рантека.
— Представьте себе — я говорю вам это под строжайшим секретом, — так думают оба детектива и Мастерфайс.
— А Ронсон? — спросил я. — Кого он подозревает?
— О, Ронсон — это другое дело: у него есть какая-то тайная мысль, но, должно быть, она ужасна, так как он упорно отказывается сообщить ее, пока у него нет неопровержимых доказательств. Быть может, — пошутил генеральный директор, — он думает, что виновный — это вы?
Я был не в состоянии оценить эту шутку, ибо провел уже несколько дней на передовых позициях и жаждал отдохнуть. В конце концов, я не принадлежал ни к какой партии и ушел от коммерческих дел, чтобы обрести покой; меня увлекали проблемы человеческих взаимоотношений, и я собирался заниматься ими вопреки всем и вся. Я счел уместным напомнить об этом Сен-Раме и в заключение сказал:
— То, что у нас происходит, случилось из-за равнодушия наших руководителей к вопросам, затрагивающим жизненные интересы отдельных сотрудников и их человеческое достоинство.
— Вы совершенно правы, — сказал генеральный директор, — я чувствую, что задел вас, назвав в списке подозреваемых, но, право, я пошутил, успокойтесь: я знаю виновного. Да, я, Анри Сен-Раме, знаю, кто он.