– Погоди, дед. Ты ж, помнится, в прошлом годе хоронил ее.
Лишь вошедшие в кабинет шумной гурьбой механизаторы спасли тогда деда, чья сожительница была в успешном здравии. Он под шумок незаметно исчез из кабинета.
Так что восставший из мира иного Михаил Трофимыч был встречен председателем очень уравномеренно.
– Трофимыч, ты ли это? Получается, что жив?
– Что-то не пойму я тебя, Митрофаныч. Вчера вечером обещался меня похоронить. Сегодня удивляешься моей жизни. А не для меня ли ты тот венок о черной ленте сплел? – кивнул парторг в угол.
– Нет, Михаил Трофимыч, не для тебя, – раздался голос сзади.
Оперевшись о притолоку, в дверях стоял Лешка. Он, знавший о всех вчерашних событиях, – о смерти секретаря парткома и о нашедшем-таки свой конец Ваське, увидев утром выходящего из калитки Михаила Трофимыча, сопоставил все и уяснил истоки всей кутерьмы.
– Ты, Иван Митрофаныч, мне б отдал этот венец. Я знаю, куда его отнесть.
Минут через пять Лешка вышел из правления колхоза. В руках у него было то злополучное изделие из обернутой пропарафиненной зеленой бумагой проволоки, которое предназначалось для посмертных почестей совершенно живого человека. Отнести же его Лешка намеревался к Митяю, тем самым выразив удовлетворение кончиной его питомца – своего недруга. Он остановился, собирая в пучок развевавшуюся на ветру черную ленту. И тут мощный удар в крестец поверг Лешку наземь. Матюкнувшись, Лешка поднял голову. На него вторым заходом брал разбег Васька-Парторг. «Ах ты, бесово племя! И ты жив!», – начал было поверженный, но в следующее мгновение резво вскочил и легко метнул грузноватое тело через ограду.
А Васька-Парторг, немного спустя, шествовал по улице хозяйской поступью к знакомой калитке, словно утверждая, что сию беллетристику можно бы пока и не вершить окончанием. Но – полно! Как говорится, хорошо то, что хорошо кончается. Не станем подвергать нашего героя новым испытаниям. К тому же, он, наверное, уже завершает свой марш-бросок от опасной дурнины к родным пенатам.
МИТЯЕВА БАЛЬНЕОЛОГИЯ
– Вот что, молодой человек, – врач как-то искоса глянул на сидящую напротив медсестру, слегка наклонился в сторону Митяя и вполголоса продолжил: – Тут какая-то чертовщина получается. Все говорит о том, что вы беременны.
Врач, видно было, сам озадаченный, в задумчивости поправил кончиками пальцев очки, взял из коробка на столе листочек.
– Вот, пожалуйста, ваши анализы, – словно предлагая убедиться, показал он. – Не аппендицит, как предполагалось, а самая настоящая беременность.
Митяй почувствовал, как к голове приливает жар. Язык словно прилип к небу. Он как рыба открывал рот, но не мог произнести ни слова.
– Как это? – наконец выдохнул он.
Медсестра смотрела на Митяя округлившимися глазами.
– А ну-ка расстегните рубашку, лягте сюда, – кивнул врач на топчан.
Он стал прощупывать живот пациента, а тот, весь побледневший, вздрагивал, когда властная рука месила то в подвздошье, то где-то в паху.
– Боль в животе, тошнота, слабость – так ведь вы вчера говорили?
– Да никакой уже боли, – поспешил было поправить свое положение Митяй.
– Правильно. Боли и не должно быть, – согласился врач. – Потому и отпадают первоначальные предположения. А насчет беременности, – врач помолчал, – плод пока не прощупывается.
При слове «плод» Митяй вздрогнул. Сердце замолотило так, что его удары отдавались где-то в кончиках пальцев рук.
– Вот что. Давайте-ка еще раз подойдите через недельку-другую, – все еще в задумчивости проговорил врач и положил руку на плечо Митяя. – Отчаиваться не будем. Это ведь вы, может, уникум какой представляете. Мне, например, не доводилось слышать о таком.
Выйдя из поликлиники, Митяй отомкнул замок на цепочке, которой был пристегнут к металлической оградке велосипед, держась за руль, предался размышлениям. Ни тошноты, ни слабости в теле. Всю хворь как рукой сняло, словно не было ее в эти дни. Вот ведь как оно.
Потрогал рукой живот. Кажется, и вправду великоват. К тому же какое-то шевеление внутри. Перекинул ногу через седло, сел, оттолкнулся, пригибаясь к рулю, налег на педали.
Велосипед под скрип седла набирал скорость, и скрип этот показался таким звучным, что невольно ворохнулась в голове мысль: вот тебе и не прощупывается, железка и та тяжесть почувствовала. Он опустил взгляд долу, на живот. Точно: тыквой округляется. Нет, с такой мозолью по деревне не поедешь. Врач-то, видно, уже созвонился с сельсоветом. Не зря ведь пытал насчет какой-то ориентации.
И надо же такому случиться. Не вовремя. Как раз жизнь пошла на взлет.