Когда до деревни оставалось с полверсты, на раздорожье свернул в проселок, чтобы подобраться к дому со стороны огородов.
Через терние протащил велосипед – напрямик выйти к березовому колку, от которого до задворок рукой подать. Вылез из чащобы и лишь наклонился обобрать репьи со штанин, как в ноздри ударил доставленный ветерком дух, до того смрадный, что не выдержал, распрямил спину, заключил нос в кулак, стал вертеть головой по сторонам и увидел в нескольких шагах падаль.
Не растворяя ноздрей, одной рукой ведя велосипед, подошел поближе. Длинные, сложенные попарно ноги в маленьких копытцах, несоразмерные с головой большие уши; обклеванные губы обнажили оскал зубов, мухи набились в пустые глазницы, на боку проявились белые кости ребер. Лосенок. Кто мог его завалить? Собаки? Не голод утоляя, а так, в пробудившемся хищническом инстинкте. Так ведь лосиха-мать не подпустит. Для нее свора собак все равно что жужжащие за спиной мухи. Может, браконьеры? Лосиху разделали, увезли, а с детенышем не стали возиться.
Митяй, забыв о своей беде, в задумчивости шел по заросшему волоку в направлении березнячка. Когда приблизился к колку белоствольных красавиц, вновь принужден был остановиться. Прямо на всполье, не видимая со стороны, за стеной высокой травы белела куча. То ли агроном колхоза, распорядившийся привезти сюда к полю удобрение, забыл о нем; то ли механизаторы, не умея извлечь пользы, не веря во всю эту химию, потихоньку избавились от нее во зло окружающей природе.
Не было сомнения в одном: тот лосенок побывал здесь с матерью, которая приняла отраву за солончак. Митяй представил, как лосиха терпеливо ждет ослабевшего детеныша, который, не в силах подняться, смотрит угасающими глазами на мать. Размышления были прерваны, однако, вскоре вовсе не нарисованной в воображении картиной. Мимо ноздреватой, играющей на солнце блестками коварно затаившейся в травостое смертоносной кучи, вниз, в направлении деревенской околицы, дождевая вода, стекавшая здесь бурливым потоком, пробила руслице. Подсыхающее дно его было уже тронуто белым кристаллическим налетом, из которого торчали корешки пожолклой травки. Митяй невольно направился по пробитой канавке, но сделал несколько шагов, остановился, вытянув шею, стал присматриваться, куда убегает след ручейка. А убегал он в направлении мшистой ляды, которая зеленела стрелками густой куги в нескольких сотнях метров от задней изгороди его, Митяева огорода. Вот тут-то и осенило нашего героя.
Кобелишко Тарзан обрел местожительство под крыльцом Митяевых сенцев лишь минувшей весной. Бесхозный, он был подобран на окраинной райцентровской улице, куда Митяй приехал как-то по делам. Случай этот тогда был сочтен за удачу, потому что щенок нес в своей внешности уж больно явные признаки доброй породы. Крутые бедра с намечавшейся мускулистостью, плосколобая треугольная голова, тонкий хвост и в особенности темно-крапчатая рубашка, как показалось, сами говорили за себя: легавая. Вскоре, однако, усомнившись в своей первой оценке внешних признаков, потому что малыш оказался излишне беспокоен и даже бестолков, хозяин не терял надежды обнаружить в нем таившиеся под спудом деловые качества и даже решил приступить к натаске питомца на вольной природе.
С ним-то и возвращался он тогда с уроков из суходола, где в богатых земляникой перелесках обитали тетеревиные выводки – хороший объект для обучения молодых охотничьих собак. Подтвердив свою бесчутость и непонятливость, Тарзан к тому же показал, что в этом юном возрасте совершенно не переносит жажду. А день был душным. Лишь пробежавший полосой мимо деревни дождичек освежил буйствующую малиновую кипень распростертых по угорью зарослей иван-чая.
Они спустились напрямую от суходола к той лядине близ Митяевых задворок, в которой притаилось средь густой зелени верховье убегающего краем околицы забытого всеми ручейка. Тарзан, при всей своей профнепригодности к промысловой работе, однако, был не столько беспомощен, когда дело доходило до его жизнеобеспечения. Он издали верхним чутьем услышал свежесть и бросился, опередив хозяина, к спасительному оазису. Митяй, наваландавшийся за эти часы с питомцем, и сам лег животом на отлогий бережок, отступив на пару шагов вверх по течению. Он сделал несколько глотков, приподнялся, выпрямив локти, и застыл на вытянутых руках. Озадаченный, вновь припал к воде, оторвавшись от нее, почмокал губами, вновь хлебнул и вновь почмокал. Что за новость? Может, показалось? Вновь припал к воде и вновь почмокал. Это называется ни хрена себе! Вкус – точь-в-точь из бутылки, какие иногда привозят в продмаг, – нарзан. Митяй вновь лег и сделал несколько глотков.