– И сколько, говоришь, отдала за все эти страсти? – спросил он жену.
– Тридцать тыщ. Без малого половину пенсии. Да еще помножь на тот позор, который обрела на почте. Там сегодня за пенсией толпятся. Маруська Кривенчиха прямо возрадовалась: на пару, мол, теперь будете читать.
– Она б над собой посмеялась. Над дочкой своей.
Дед Анисим не злорадствовал. Просто отмечал, что мало кого не коснулись сегодняшние превратности той жизни, которую мнящие себя умными головами именовали рыночной экономикой. Кривенчиху эта экономика тоже не обошла стороной.
Дочка ее, Ирина, после окончания школы устроилась на работу контролером в клуб. Заведующий взял ее, статную, умеренно легкомысленную девицу, с умыслом, думая вечерами привлечь молодежь. А то совсем перестали люди ходить в кино. Он же, заведующий, осуществил еще одну задумку, сообразную со временем всеобщего безденежья, когда люди не получали ни зарплат, ни пенсий. Согласовал инициативу с вышестоящим начальством в киносети, развесил объявления по деревне о том, что за вход в кино для тех, кто не имеет наличности, теперь устанавливается натурплата, яйцами куриными – две штуки с посетителя. Самую красочную афишу прилепил на заборе возле клуба. На ней, кроме словесного разъяснения, были изображены еще курица с петухом, под ручку входящие в дверь с вывеской «Кинотеатр».
Первый же день претворения в жизнь рыночных отношений в системе культпросвета дал поначалу неожиданный результат. Вечером в клуб пришли человек двадцать домоседов, не меньше. Контролер, мило улыбаясь посетителям, принимала от них яйца и складывала в коробку. А когда наступило время выключать свет в зале, поставила коробку на крайнее сиденье в ряду недалеко от входа. Луч из будки, в которой застрекотал аппарат, разрезал темноту, экран отозвался титрами индийского фильма, а Ирина пошла к входу, в надежде приветить еще других пожелавших приучаститься к культурной жизни деревни.
Дед Анисим был свидетелем дебюта девчонки в ее первой должности. Он, словно и на нем была ответственность, время от времени посматривал в сторону коробки: как бы не сел на нее в темноте кто-нибудь из вновь прибывших зрителей. Но желающих получить взамен гастрономического наслаждение эстетическое больше не оказалось, и Ирина заперла дверь. Теперь ее уже не было видно в темноте. Она прокрадывалась к рядам. Дед Анисим в предчувствии сжался в комок и в этот короткий промежуток времени, казалось, перестал дышать. Предчувствие не обмануло деда. В темноте от края ряда со стороны входа послышался хруст мнущейся под контролером коробки с яйцами. Ирина ойкнула. «Эх, растяпа! Сама же села», – выругался дед. В полумраке было видно, как девчонка встала, отведя в стороны руки с растопыренными пальцами, а потом, не обращая внимания на упавшую с шумом коробку, пошла к двери, оттягивая рукой подол.
Но событие на том не было исчерпано. Не прошло и минуты, как по залу распространился дух того редкого, легко узнаваемого из-за своей специфичности, свойства.
– Что такое? – взроптал кто-то из зрителей. – Ну и запашок. Прямо не клуб, а инкубатор.
– Признавайтесь, кто подсунул под Иришу тухлых яиц, – послышалось из задних рядов.
Раздался хохот. Зал зашевелился.
– Это не кино, а спектакль.
– Уберите коробку, – просил кто-то.
– Пойди сам убери, – отвечали ему.
Никто, видно, не смотрел на экран.
– Ирин, что, мы два часа будем вдыхать этот аромат? – спросил кто-то уже серьезно.
Но Ирины в клубе уже не было. Она пришла домой вся зареванная. Мать, увидев запачканное платье дочери, рассмеялась, на что дочь заявила категорически:
– Не пойду я больше. Пусть сам собирает. Превратил клуб в курятник.
Так что не Кривенчихе бы хихикать.
Но дед шибко и не переживал из-за случившейся прорухи. А его спокойствию поддалась и Петровна, и они уже скоро сидели за чашкой чая, ведя тихую беседу о жизни, о всяческих превратностях, которые поджидали сегодня любого человека, пусть самого предусмотрительного и расчетливого. За чашкой чая и вспомнилось деду Анисиму, что тот адрес торговцев семенами он когда-то дал и дочери своей, проживающей в городе.
– Помнишь ли ты, а я ведь адресочек этот в позапрошлом годе и Насте дал.
– Как же, помню, давал. На пачке чая своеручно тогда записал.
Петровна вскинула брови, в задумчивости глядя на мужа.
– Иль предвещаешь, ей тоже книжонок прислали? – опередила она ход его мыслей.