Михаил после ухода друзей, удовлетворившихся завершением незадачливого предприятия, вышел с Настей в сарай, стал ходить вокруг коровы с видом понимающего человека. Настя знала, что он, выросший в городе, разбирается в животноводстве столько же, сколько она смыслит в его железках. Она тихо улыбалась его поведению. А он осмелел, взяв руками морду коровы, посмотрел ей в зубы, хмыкнул, обошел еще раз, придумывая, как бы еще раз показать свою осведомленность, наклонился и схватил грязную коровью ногу, с силой оторвал ее от пола, якобы посмотреть копыто. Но корова, быть может, устав от излишнего внимания к себе, дернулась и наступила копытом прямо на ногу нового хозяина. Михаил, взвыв, выскочил из сарая на одной ноге. А Настя не выдержала, прыснула.
– Да зачем тебе копыто? Ты что, запрягать корову собрался? Мы ж ее так и так с холодами зарежем на мясо. Иного прока от нее не будет.
Дед Анисим, выслушав рассказ зятя и дочери, которые, смеясь, перебивая друг друга, словно еще раз переживали случившееся, погладил концами пальцев раскустившиеся брови.
– Вот жизнь пошла. Не одно, так другое. Каждый божий день только и слышишь о каких-нибудь приключениях, – проговорил он и, помолчав, добавил. – А я ведь и сам попал в переплет. Ты, Настя, помнишь, в позапрошлом годе я тебе адресок давал, выписать...
– Прислали мне неделю назад, – перебила отца Настя. – А что, ты тоже получил бандероль?
– Получил.
– С книжками?
– Книжки, – кивнул дед с таким выражением лица и с такой интонацией в голосе, словно то, что он получил по почте, было крайне необходимо в его повседневной жизни.
Настя в хохоте откинулась на спинку дивана.
– А мама-то видела? – спросила она.
– Мама их получила на почте и на людях распечатала.
Настя схватилась за живот, упала на подушку лицом. Отсмеявшись, стала вытирать слезы на глазах.
– А я вот от Миши утаила.
Михаил не стал объяснять, что книжки он видел, а у тестя спросил:
– Так каких книг тебе прислали? По огородничеству что ли?
– Ага, по огородничеству, – ответил тот вполне серьезно, но не выдержал, махнул рукой. – Да ты не спрашивай. Язык не повернется назвать их.
А с коровой-то, я вижу, все благополучно завершилось, – продолжил дед. – Главное – никто в накладе не остался. Колхоз долг отдал, те двое худо-бедно заработок получили, а вы теперь при корове. Весь дебет-кредет сходится. Вот так и живем.
ОБЛОМ
– Ну, Борис, пора тебе и прибыль возвертать нам, – говорил дед Анисим, на корточках почесывая у Борьки за ухом. – Хватит тебе канителю нам создавать. Ишь ты какой чумазый. Что б с тобой сталось, если не лезть в водомоину. Грейся себе на припеке. Ну ковыряй корня, морда у тебя для такого промысла пригодна. А в самую грязь, это ведь даже не лужа, а вонючая слякоть. Что ты в нее все норовишь? Вот отмою тебя, а утром поедем на ярманку.
Борька – поросенок, хрячок. Дед Анисим не жалует его уважением. Уж больно беспокойств много чинит, несравнимо больше остальных прибылых в семействе. Вред от него что ни день – все уничтожительней. То малинник перепахал, добывая полынные корешки, то весь урожай редиски с грядки до срока употребил, так что деду не выпало, как водилось ежегодно, ранней овощью побаловаться. До того исхитрился, подлец, что, добывая пропитание, пробил ямку под забором между огородами, через которую куры наладились пробираться в чужбину, словно там червяк послаще или куча золы у бани теплей. Вот и приспел приговор-управа на хрячка.
Дед Анисим считает себя новым русским. Это он по телевизору слышал, как прозываются те, кто не бранит ни времени, ни правительства, а старается в жизни, хоть и для себя, а значит, и для общества. Ему понравилось утверждение умных людей о том, что, чем больше в стране богатых, тем, значит, богаче страна.
Внук его Ильюшка, как-то увидев деда в лихо сдвинутой набекрень бейсболке, улыбнулся: «Ты, дедусь, у нас крутой. Если б тебя еще в кроссовки обуть...» Кроссовок дед не покупает: соседи засмеют, да и неудобны они – маркие. А то, что внук назвал его крутым, понравилось. Крутыми, по его разумению, были те, кто жизнь в стране перевернул круто. Он был всей душой на их стороне. И даже когда стали поругивать отодвинутого на второй план бывшего руководителя страны, отправил в Москву письмецо и каждый вечер садился перед телевизором, в надежде услышать сообщение, что вот, мол, есть предложение из низов, от Анисима Павловича: деревеньку, в которой произошел на свет такой умный человек, переименовать – назвать Горбачевкой.
Но письмецо теперь уже забылось, и болела душа деда Анисима за сегодняшнего героя, который всяко противостоял наседающим на него старообрядцам. Не поленился на днях, поздно вечером, набрав из чугунка стылых угольев, пойти и выправить на заборе агитку. «Выберем Зюганова, трезвого, не пьяного», – ратовал кто-то. Дед стер рукавом меловую надпись и создал свою: «Не надо нам Зюганова, он трезвый хуже пьяного». Чего ни сотворишь для ради пользы дела. На старость в виршах вступил в состязание.