– Сынок, что ж, всего шесть тыщ стоит «Русская»?
– Да, дед, всего шесть тысяч.
– А что так дешево?
Дед Анисим сомневается. Рассказывают, что вместо водки, случается, какой-нибудь ацетон наливают, разбавленный.
– Могу и десять тысяч взять, если так тебе хочется.
– Ладно, голубок, давай две бутылочки.
Вечер в парке. Оживленно становится здесь в эти часы. Люди вереницей тянутся через центральный вход. Поодиночке, группами попадают прямо к боковой аллее через образовавшийся проход на месте свалившейся бетонной секции. Возле билетной кассы – очередь, кривая, как тот банан на весах торговки. Чертово колесо, карусели, лодки-качели, вагончик-тир – везде надо ждать. Столпились даже у глухой ограды, где никогда не бывало ничего развлекательного. Через головы столпившихся, в кустах, видны красные околыши милицейских фуражек. Сержант держит руку лежащего бездыханно престарелого мужчины.
– Не прощупывается. Нет, – говорит он и кладет руку на землю.
– Да по лицу, не видишь что ли, мертв. Скорую надо вызывать. Ты понюхай стаканчик. Что они пили?
На траве под кустом расстелена газета. На газете надкушенные пирожки, два бумажных стаканчика, из которых квас пьют возле бочек на улице. Тут же в кустах две пустые бутылки. Сержант берет бутылку, нюхает горлышко.
– Здесь и экспертизы не надо – самопал.
Он встает, обращается к зевакам:
– Расходитесь, расходитесь. Представление кончилось. А вы, пожалуйста, останьтесь. Вы ведь звонили в милицию? Это недолго. Протокол только составим. Не на вас, не бойтесь.
– А знаешь, – обращается он уже к товарищу. – Надо походить по кустам. Стаканчика два. Может, собутыльник где-то лежит.
Очнулся дед Анисим, едва рассвет забрезжил в узком оконце. Где уснул – никак не поймет. Мертвечиной пахнет прохлада. Повернул голову направо, рассмотрел в сумраке: человек лежит, скулы впалые, рот раскрыт, губы, как деревянные. Повернул налево, и здесь кто-то, как мертвец: глаза открыты, шея перебинтована. «Должно быть, снится», – решил и снова уснул.
Разбудил деда Анисима луч солнца через узкое оконце. Голова трещит, словно полено вставили в нее. Во рту как будто кошки переночевали. Дед огляделся вокруг: все понятно, значит не во сне привиделось. Под охраной двух покойников переночевал. Поднялся по ступенькам к двери – заперта. Стал стучать. Вначале осторожно, будто боялся потревожить тех, что на лежаках спят вечным сном, потом сильней.
Кто-то подошел к двери снаружи и ушел.
– Откройте, пожалуйста, выпустите меня, – просит вслед удаляющимся шагам дед Анисим.
Через минуту-другую снова послышались шаги. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Мужчина в грязном белом халате удивленно смотрит. Мужчина – мордоворот. Рукава закатаны на волосатых ручищах. Из-за его спины выглядывает невысокая женщина, тоже в халате.
– Его вечером вчера привезли, мертвого, – говорила она. – В парке, говорят, нашли, в кустах.
– Отец, ты жив или так до ветру решил сходить? – спрашивает мордоворот, непонятно, в шутку или всерьез.
– Домой, милок, пойду.
Дед проходит мимо отступивших санитаров в дверь.
– Э-э-э, ты не спеши домой. Ожил – это хорошо. А домой не спеши. Тут на тебя уже документация заведена. Да и за тех, кто в мертвецкой лежит, за них деньги платят. И с тебя тоже положено, шестьдесят тысяч, значит. Есть такое постановление. Не читал? Недавно в газетке писали.
Через полчаса в приемном покое больницы, куда привели деда Анисима, смех, шутки. Сюда уже и милицию вызвали.
– Ну отмочил, дед. Как это тебя угораздило?
– А если б похоронили? Тетя Рая ведь не пошла бы вызволять тебя.
– С тебя за ночь в нашей гостинице шестьдесят тысяч причитается. Готовь без сдачи.
– И за распитие спиртных напитков в общественном месте штраф, – строго говорит сержант.
– За освидетельствование врачебное двадцать тысяч. Тоже тариф, – добавляет кто-то.
Но ему противоречат:
– За такое освидетельствование, по которому живого человека в морг отправили, правильней деду заплатить.
Дед Анисим сидит молча. Вот кутерьма-то какая случилась. Голова раскалывается. Хоть стакан воды попросить бы. Деньги в надежном месте. А в кармане пятидесяткой бумажка да сдачи вчерашние. Выложить придется. Может, отпустят. Он достает из кармана деньги.
– Вот все, что у меня есть, – протягивает, не зная, кому отдать.
Сержант улыбаясь смотрит на деньги. Вдруг улыбка тускнеет в его глазах. Он берет протягиваемые бумажки, рассматривает одну.
– И много у тебя таких, старина?
– Это все, что у меня есть.