После вахты мы, юнцы, мнившие себя матерыми покорителями не всякому доступных кладовых девона, забывали про усталость и предавались утехам, кому что по душе: кто уходил с ружьем в дальние урочища или с удочкой, пытать удачу у горной речки, в студеных заводях которой играли темные спинки форелей и хариусов; кто, дождавшись вечера, спешил к осевшей здесь в незапамятные времена лесничьей деревушке Асташ.
В то раннее июньское утро я возвращался из нее, чтобы успеть сомкнуть глаза на часок-другой перед очередной вахтой. Моя подруга асташинка Тоня, еще не насладившаяся вдоволь каникулами после многомесячной отлучки в далекой сельской школе, но сбросившая уже трудно прививающийся налет цивилизации, закружила мне голову образом дикарки, красота которой сравнима разве что с прячущейся в глуши уремины лесной полянкой. Мы провалялись с ней на сеновале под крышей сарая, определяя время по перекличкам деревенских петухов, до часа, когда мрак короткой летней ночи стал, как через сито, являть нашему взору неясные контуры строений, а над лесистой кромкой горы за деревней протянулась блеклая полоска неба. К тому же откуда-то из-за речки донеслось утробное ворчание. Это гроза, редкая спутница летнего утра, обещалась порушить все планы жителей деревушки на грядущий день.
Дождь так и решил проучить меня, избалованного полуночными бодрствованиями. Крупные капли посыпались в дорожную пыль, зашуршали травой, листьями встревожившихся крон окружающего леса. Я заскочил в оказавшуюся рядом с дорогой будку на санях, которую непонятно почему оставили здесь переселявшиеся с наступлением лета на яйляу животноводы дальних колхозов, и надеялся переждать в ней непогоду. Но не долго протекало мое одиночество.
Она внезапно появилась в дверном проеме и, еще не видя меня, стала шоркать по полу подошвами босоножек, сбивая с них налипшую грязь. Это была Полина – девчонка из того же Асташа, о которой были наслышаны все мы на буровой. Она приходила каждый вечер к каротажнику, красивому городскому парню, приезжавшему вместе с нашей вахтой. Его приспособленная для проживания походная лаборатория находилась в стороне от наших спальных вагончиков, так же, как и сам он, не вступавший в тесное общение с нами. Но тем, кто иногда заходил к нему по необходимости, с наказом бурильщика или мастера, он непременно живописал такие подробности их отношений с девчонкой, что для нас Полина стала самим олицетворением женской непорядочности.
Я видел ее несколько раз лишь издалека, то идущую в направлении той каротажной будки, то, наоборот, уходящую домой, и тоже питал к ней больше неприязни, чем юношеского любопытства.
Однако, видимо, почувствовав чье-то присутствие, Полина подняла голову на меня.
– Ой, вы тоже от дождя, – проговорила она и остановилась в растерянности.
– Проходи, садись, – пригласил я ее, словно был хозяином будки.
Она присела на краешек дощатого залавка и, сложив руки на коленях, нерешительно взглянула в мою сторону.
– Поздновато мы с тобой ходим, Полина, – улыбнулся я.
Едва заметное движение уголков губ лишь немного оживило ее лицо, которое тут же обрело серьезность. Чувствовалось, что беседа между нами не завяжется, и мы сидели, молча поглядывая в дверь.
Дождь лишь пыль прибил да освежил зелень листьев на деревьях и траву вдоль дороги. Уже минут пять спустя мы выбрались из укрытия и, коротко попрощавшись, пошли в разные стороны.
Непонятный след оставила эта мимолетная встреча во мне. Все услышанное о Полине до этого как-то незаметно отодвинулось, и, видимо, в подсознаньи в течение дня шла скрытая работа. Весь день, едва лишь мы останавливались на мунуту-другую, пока бурильщик то объяснялся с дизелистом, то, откинув крышку автоматического самописца, исправлял в нем нарушение, я отходил к мосткам и предавался воспоминаниям. Какой-то скрытый магнетизм увлекал меня. Образ Полины, нет, не преследовал, но постоянно находился где-то рядом. Безразличное выражение глаз, вся осанка запечатлелись в зрительной памяти. Но не это бередило мое существо. Какое-то пятое чувство подсказывало, что спокойствие девицы, ее умиротворенное настроение предшествуют затаившемуся упадку.
Быть может, это какая-то закономерность мироздания, когда единицы из миллиардов явлений, предметов, существовавшие до поры до времени далеко порознь и вдруг случайно явившиеся в одном поле касания, уже вновь и вновь оказываются в нем. Следующая наша встреча произошла через сколько-то дней все на той же дороге, только меня она вела в деревню, а Полину – наоборот. Мы остановились уже как знакомые. Она уверенно по-мужски протянула мне руку, мягкую, но холодную, хотя вечер был теплым и душным. Мы не спешили расходиться и разговаривали о чем попало. Мне казалось не к месту напоминать о ее дружке, но она и не собиралась таиться. Как я понял, это было в ее характере. Не от того, что она относилась ко всему легкомысленно, а, может, от недостатка общения у себя в деревне.