Перекусив у ручья, я решил отдохнуть немного. На бережку лежала куча липовых лубков, оставленных, видно, еще с весны. На всякий случай заложив в стволы жаканы, я лег на кучу и предался воспоминаниям об утренних событиях. Из головы не шел тот новичок в знакомой мне компании. Трудно было разобраться, какие чувства пробуждает он, то ли уважение, то ли, наоборот, неприязнь. И тут размышления прервал послышавшийся шум шагов. Кто-то спускался сверху по отлогому склону к ручью. Слишком твердая поступь говорила, что это не медведь, но и не человек. Пролежав несколько мгновений в каком-то гипнозе, я осторожно взвел курки и резко встал на ноги. Метрах в десяти от меня стоял лось – красавец-гигант с мощными, без малого метр в размахе, рогами. Во время осеннего гона лоси воинственны и опасны. Зверь, гордо подняв голову, несколько секунд смотрел на меня, а потом, развернувшись, побежал в обратном направлении. Только ветки деревьев трещали над его головным убором.
Я снова хотел было распластаться на своей лежке, однако не довелось-таки мне отдохнуть, потому что сверху по волоку вновь послышались шаги. Шел человек. Бородач средних лет с топором на плече.
– Доброго здоровья, – подойдя, поприветствовал он первым. – С полем, значится, – повторил он приветствие на охотничьем сленге.
Я, почувствовав знатока, как и следует по обычаю, переломил ружье. Он, бросив топор под ноги, достал из кармана кисет, сложенную нужным образом газету и стал отрывать от нее клок.
– Угощайтесь, – протянул я пачку сигарет. Но он потряс бородой и, помолчав, добавил, уже облизывая самокрутку. – От них ни дыма, ни тепла. А это самосад. Привычен к нему.
Голос бородача был мягким и негромким, словно он боялся вспугнуть лесную тишь. Таким же умиротворенным был и взгляд его голубых, никаким образом не соответствующих всей комплекции, глаз. Для этой грузноватой фигуры, взбитой в своей вершине лохмами седых волос, больше подошел бы цвет поугрюмей, а тут такие лепестки под закустившимися бровями, словно полоска обнадеживающего в мокропогодицу неба.
Мы заговорили об охоте, о том красавце сохатом. Он знал его.
– Горделив, как человек, – стал рассказывать бородач. – Только гордость в нем добрая, не уничижительная для своего звериного сословия. И умен, будто человек. Прошлый год обложили его бригадой целой, при винтах и биноклях. А все одно не поддался, ушел под самым носом.
Мы разговорились. Он, потягивая самокрутку, неспешно больше отвечал на мои вопросы, словно взвешивая каждое слово. Оказывалось, что до недавних лет его местом жительства был Асташ, и я стал называть имена общих знакомых. Вот тут-то и встала вдруг между нами стена. Понятно, что недоверие это пробудилось с его стороны. Было достаточно произнести имя Полины.
– Полина, – бородач замолчал. В его голубых глазах словно бы пошла поволока. – Полина моя жена, – коротко отрубил он и, наклонившись, поднял с земли топор.
– Так вы, получается, теперь живете здесь, – назвал я ближайшую русскую деревню.
– Ну я пошел, – сказал он, а пройдя несколько шагов, повернулся. – Померла Полина.
Он зашагал быстро под уклон, будто торопясь скрыться с моих глаз.
Я остался в недоумении, но скоро уже, закинув за плечо снаряжение, направился следом, не для того, чтобы догнать бородача, просто решил, что пора возвращаться домой, и скоро уже вышел к проселку, где и догнала меня утренняя компания. Они были навеселе. Чувствовалось, что их промысел удался, и громкий разговор шел все о событиях минувших часов. Теперь уже на свету я имел возможность рассмотреть того новичка во всей его красе. Он действительно оказался недурен собой: ладно сбитый в теле, волосатые локти, чистые, словно прозрачные, кисти рук, которые, по всему было видно, не знали физической работы, вьющиеся русые волосы, подбородок вразвал. Мне показалось, что я где-то уже видел его, слышал этот уверенный голос. Он задавал настроение всей компании. Говорил немногословно, но сказанное им тут же подхватывали, обыгрывали, дополняли.
– Выходит, ты неоднократно ездил этой дорогой, – говорил кто-то, видно, вспоминая недавний разговор.
– Да нет, нас ведь больше на вертолете забрасывали. Зимой раза два на танкетке случалось.
– Значит, ты для Полины стал как манна небесная, вертолетом доставленная.
Я вспомнил. Это тот каротажник, которого мне доводилось видеть несколько раз на буровой. Он особо не изменился, возмужав, обретя опыт, укоренив свои привычки.
И тут, когда у подножья горы показались деревенские постройки, впереди мы увидели идущего по дороге моего нового знакомца. Он шел неспешно, а услышав за спиной машину, не оглядываясь, отклонился на коноплистую обочину и все продолжал идти. Когда мы обгоняли его, он бросил взгляд на окно машины, а мои товарищи уже судачили о нем.