Ашраф, сняв с сучка насаженную, как червяк на крючок, сестренку, осторожно извлек щепу, но кровь продолжала сочиться тонкой струйкой из раны. То был первый случай, когда пусть немногочисленный круг свидетелей обнаружил, как показалось, своеобычный талант подростка, который, нарвав спелых плодов волчьей ягоды, называемой так в просторечье, по цвету сока напоминающей йод, на лопухе приложил к ранке, обмотав ее косынкой. Ранка, и вправду, через несколько дней зажила, не отозвавшись на экспромт осложнением.
Можно бы подробно описать и другие потуги Ашрафа на лекарском поприще, как-то: усмирение поноса отваром дубовой коры или избавление от нагноения в ранке посредством свежих коровьих испражнений – но, допуская, что читатель углубился в предлагаемое повествование перед едой или пуще того, как водится у иного неслуха, не признающего рекомендаций пекущихся о его пищеварении ученых, держит книжку эту в одной руке, а в другой у него ложка, предусмотрительно опустим те натуралистические описания, чтобы не портить ему, читателю, аппетит.
Что за тщета, принимая во внимание ту незначительную практику, приписывать Ашрафу упомянутый талант. Тут можно договориться до того, что любого облаченного в белый халат обладателя институтского диплома и ромбика со змейкой уподобишь Авиценне или какому чернокнижнику, хотя он, облаченный, не в состоянии отличить грыжу от водянки, а против легкой простуды готов ополчиться так, что впору от него самого схорониться.
И все-таки отсутствие того дара у нашего героя подтвердилось вовсе не на глазок, не в эмпирических упражнениях автора этих строк, наблюдавшего за ним немало времени. Тут для доказательства придется обратиться к отдаленому прошлому Ашрафа и явить на страницы нашей повести еще один, вовсе не эпизодический персонаж.
Ахнаф – брат Ашрафа. Вот он-то и есть врач. И вовсе не без таланта. Как утверждает сам Ашраф, брат, доведется, соберет человека из кусочков. Ровня ли он Авиценне – не суть важно. Только доподлинно известно, что один из его бывших пациентов, Никола Прохан, некоторое время справлял свой день рождения дважды в год: тот, когда мать произвела его на свет, а второй раз – в день, когда Ахнаф возвернул его, почитай, с того света.
Никола на мотоцикле с коляской возвращался с товарищами с охоты. Кто в чем тогда был повинен, может, и описано где в протоколах, только факт в том, что мотоцикл врезался в грузовик, да так, – что впоследствии значительно прибавилось корожья на базе вторчермета. Товарищи Николы кто по счастливой случайности отделался переломом ноги или ребер, кто достаточно благополучно испытал прочность черепной коробки, сам же Никола в безнадежнейшем состоянии был доставлен в больницу. Вот тогда-то и проявил свой талант Ахнаф, восстановив человека, на которого, должно, уже документы составлялись в преисподней. Восстановил так, что, например, лицо изувеченного, слагавшееся на операционном столе словно из частей мозаики, стало, как утверждали очевидцы, красивей прежнего.
Вот таков он, Ахнаф.
Было дело, по окончании школы Ашраф тоже поступил в медицинский институт. Вообще-то не являлось у него в голове и мысли обречь себя на то ремесло, но сбила с толку одна из сестер: мол, будете два брата в уважаемом всеми звании. Да так усердствовала, расписывая грядущие картины, что поддался юнец на прихотливое славословие, а упорство, коим он обладал по случаю, дало свои плоды в форме законного места средь студенческого братства. Только не суждено было ему обресть то, что обрел брат.
Много интересного и полезного для упрочения физического и душевного благополучия человечества узнают с первых же дней вступившие под своды того учебного заведения юноши и девушки, окунаясь без промедления в кладезь целительских премудростей. Ашраф поперву как-то с пониманием отнесся к рвению своих сотоварищей, будущих эскулапов, которые, лишь приступили к изучению телосложения себе подобных, все норовили принести в общежитие из анатомической лаборатории, для последующего закрепления полученных на занятиях знаний, то череп, оскал которого почему-то не приводил их ни в смятение, ни в страх, то кости, коих в скелете не один десяток, и потому они во множественном количестве лежали под кроватями или под подушками у иных неприхотливых поборников знаний. Вся жизнь здешней паствы, казалось, имела своим увлечением только познание тела, органов человека, которые приносят ему время от времени страдания, обрекая отдаваться в руки тех, кого, образовав здесь, рассылали по городам и весям.