Ахнаф всегда найдет, кого обязать подвезти дровишек родителям на зиму, если, конечно, этого не успел сделать своими руками братишка, но чтобы взять пилу или топор в руки, нет, не в лесу, здесь во дворе, разделаться с дармовщиной и сложить поленницы в сарай – этого не будет. Его руки должны быть, как у музыканта, нежны и чувствительны, чтобы не случилось ошибки, когда они будут прощупывать, на сколько потянет сидящий перед ним пациент.
А Ашраф – простяк, любит возиться с дровами. Он все сделает.
В один из таких приездов и видим мы его во дворе отчего дома, с колуном в руках, бодрого и в настроении, как и подобает человеку, не избегающему естественного хода жизни, не отлынивающему от мирских забот.
Но что это? Затаенная улыбка тихо лучится в уголках его глаз. Иль радость какая посетила? Вот он бросил колун, идет в избу к зеркалу на стене, рассматривает себя внимательно в нем, задумался, как девица перед волшебным стеклом, расправляет незаметно протянувшиеся нитки морщин на лбу и снова улыбается.
Но не подумай, мой читатель, что герой наш возымел слабость радоваться своей внешности. То, чему он улыбается, приходилось претерпевать если не любому из нас, то многим, особливо когда возраст подойдет: сын по внешности, по осанке повторит вдруг отца; братьев, встречая их порознь, вдруг начинает называть одним именем, тем, которое было больше на слуху. Так и Ашрафу в последние приезды на родину все больше приходилось отзываться на имя своего брата. Шибко похожими стали они. Так говорят знакомые. Сам-то он ясно видит в зеркале: и скулы не такие мощные, и губы, если в улыбке, не обнаруживают хищный оскал. И что люди путают их? А ошибки случались такие, что вначале не по себе становилось.
Ахнаф к приезду Ашрафа в родительский дом пребывал далеко, то ли где-то под знойным черноморским небом, то ли в одном из милых сердцу блатного мещанина пансионатов Кавказа. Вот и не давали проходу Ашрафу. Каждый день, почитай, кто-нибудь останавливал: «Шарипыч, дорогой, здравствуй!» Так что надоело объясняться.
Шарипыч – отчество братьев. Так уже издавна обращаются к Ахнафу. Это единственная форма фамильярности, которая не пресекается им в бывших и будущих пациентах. В остальном он, до определенной черты словно бы простосердечный, не допустит панибратства. Даже на работе никто, кроме главврача, не осмеливается так усеченно именовать его. Для большинства он тут Ахнаф Шарипович. И имейте в виду: не Ахнаф Шарипыч, а Ахнаф Шарипович. Два разных суффикса – разный имидж. Это все равно, что Иван да Ванька. А Ашраф сроду-то не был Шарипычем. Был Жирафом, в детстве, средь друзей, а чтоб Шарипычем – рылом не вышел.
В то утро он возвращался из газового участка, куда отнес заявку на баллон для газовой плиты. Тут тронул его кто-то за плечо.
– Шарипыч, ты чего пешком? Иль некому подвезти? Какая нужда привела в нашу забытую богом окраину?
Незнакомый мужчина молодых лет в короткорукавке с бросающимися в глаза мозолистыми заскорузлыми ладонями протягивал одну из них.
– Откуда бредешь? – все спрашивал он.
Ашраф объяснил причину посещения этой окраины.
– Ну так не проходи мимо. Я здесь вот живу, – кивнул тот в сторону раскрытой калитки, но видя растерявшееся лицо, стал объяснять. – Да Володя я, – он назвал свою фамилию. – Ты прошлым летом пацана моего оперировал. А зимой Валю, жену. Помнишь? Ну печка у нее ширше комода. Ты ей геморрой промеж гор изничтожал. Вспомнил?
– А-а, – на всякий случай не так громко произнес Ашраф.
Володя за минуту выдал ему столько интимных подробностей, что как-то было досадно разочаровывать человека, указывая ему на ошибку. И пришлось молча последовать за гостеприимным мужем и отцом бывших пациентов брата.
– А я обещал тебе подвезти трубы, да все как-то забываю. Вон они возле забора лежат.
Тут из сенцев выбежал босоногий мальчуган и как вкопанный остановился перед незнакомым дядей. Володя, властно схватив его в охапку, задрал ему рубашонку, обнажив худенькую загорелую спинку, ткнул пальцем на рубцы в пояснице.
– Узнаешь? Твоя работа. Все нормально? – спросил, преданно глядя в глаза мнимого спасителя.
Ашраф было растворил рот, чтобы объяснить-таки, не морочить голову, но опять передумал: к чему разочаровывать человека. Он наклонился над спинкой, провел пальцем по рубцу.