– В сторону Тимирки, батянь.
Лошадь с места берет в галоп, но, одернутая властной рукой, переходит на рысь.
– Троша, пойди-ка сюда.
Настя видит волнение матери, подходит вместе с ней к пареньку.
– Никиту с Ефим Захарычем видели?
– Видели, теть Дусь. Они низом погнали в Тимирку, – показывает рукой паренек.
– Почем знаешь, что в Тимирку надо гнаться?
– Видели мы, теть Дусь. Уже брезжило, Никитка проснулся, а эти двое зауздали Гнедого, спустились в овраг.
– Так их двое, говоришь?
– Да, двоих заметили.
– Не бойся, мамань, – успокаивает Настя насупившуюся мать. – Отец ружье взял.
– Да что ружье, он и без ружья их сомнет. Только вот сыщет ли?
Сыщет. Настя верит в отца. Он, если надо, черту рога пообломает. Сама мать так говорит.
Ефим Захарович Грузденко – мужик основательный и телом, и рассудком, почему и пользуется признанием в округе. Он когда-то по уговору общества взял на себя комиссию идти к губернатору, определяться с местом для деревни. Он утешал собратьев, приехавших в эти богатейшие края, но оробевших с первой же неудачей.
Поселились тогда прибылые в землянках близ деревни Константиновка. Так и называется то место теперь – Хохлацкие землянки. Но когда башкиры угнали у них табун лошадей, отпала у многих охота оседать. Как ни упрашивали их, многие из тех, у кого осталась цела лошадь, отправились-таки в обратный путь.
Встречался Ефим Захарович с тем конокрадом. Аминькой звали. Не пугал, не грозил расправой, но поговорил спокойно и сурово. Внял или нет тот его словам – уж неведомо, потому как судьба наказала архаровца: вместе с лошадью упал он с горы, лошадь и задавила его. Ту гору близ Чукады башкиры и называют Аминьтау.
А губернаторская грамота на поселение и по сей день хранится у Ефима Захаровича. Случись спор, он по памяти перескажет, что граница их земли проходит от межи бишиндинских башкир по березовому колку, сыртами до дороги мимо разбитого молнией дуба, краем сенного луга до тавреного вяза, вдоль тальника к вражку, над которым врыт столбик, а затем уж к липовому колку и так дальше. В ней, этой грамоте, оговорено право на лес, кроме бортевых деревьев, на сенные покосы, рыбную ловлю и хмелевое щипанье, предписано хлебопашество, подводная гоньба и прочий полезный для общества труд. Жаль только, что не значится в ней управа на разбойников; нет на них короткого закона, закручивать им ноги пятками вперед, чтобы впредь не зарились на чужое добро. Уже который раз скачет Ефим Захарович по следу зимогоров.
След указал Никитка. Правильно указал, не ошибся: у Гнедого левое переднее копыто шире правого, это он шел. Следы глубокие, двоих несет на спине. А тут у куста один спешился. Преследуемые где-то недалеко, возможно, уже заметили погоню.
Вдруг из балки, уходящей вниз по лесу, доносится ржанье. Это Гнедой узнал хозяина. Лошадь под Ефимом Захаровичем отзывается собрату. А там кто-то бросился в кусты, убегает, с треском ломая сучья. Второй застыл на месте. Молодой, коренастый, с кнутом. Кнут в руках башкирца – надежное оружие, так что не подпустит. Вот он переложил его из руки в руку. Готовится. Не стрелять же в него: хоть и вор, но человек. Ефим Захарович цепляет повод за сук дубка, делает шаг, другой в направлении парня, закидывает ружье за плечо, чтобы видел тот: без драки надо повершить конфликт.
– Ну что смотришь?
Имамей молчит. Степан убежал, одному теперь держать ответ. Пусть сам вступал бы в толковище, русский с русским договорится. А тут о чужой нужде рассуждать – какой толк, не поверит, сочтет за уловку.
Молчит Имамей. Смотрит в глаза русскому. Знакомое лицо, доброе, умное. Не он ли заходил к отчиму весной, привозил семенной картофель? Хоть бы матерно ругаться стал, в зубы дал. Наверное, боится. Знает парень, что его внешность внушает невольное уважение.
– Ну что молчишь, джигит? Подельник – дай бог ноги, а ты, выходит, не хочешь упускать добычу?
Ефим Захарович подходит.
– Э-э, знаком, так ты из Бишиндов. Хромого Искужи сын. Сын честного отца темной ночью свой промысел отправляет. Любая лошадь в вашей деревне двух наших стоит, а ты позарился на чужое.
Ефим Захарович снимает с плеча ружье, вешает на сук, подходит к Гнедому, треплет за холку. Лошадь тычется мордой в висок хозяина, влажными губами пытается схватить за ухо.
– Ну будет, будет.
Хозяин гладит упругую шею, хлопает присосавшегося паута. Вдруг Гнедой поворачивает голову в сторону опушки, откуда послышалось фырканье, шорох ветвей. Из кустов выезжает Федор Игнатьевич. Видно, Евдокия подняла.
Федор Игнатьевич Мостовой – давний соратник. Вместе солдатскую лямку оттянули, вместе поднимали земляков в дальний путь. Человек надежный, хоть и горячий. Прискакал на помощь дружина.