Идет. Это тот башкирец – Имамей. Она знала с самого начала, что это он, просто боялась, что видение, узнанное ею, пропадет. Красивый, добрый парень. Почему она решила, что Имамей застенчив? Вот он смело смотрит на нее, покачивает в воздухе кнутовищем.
Но вдруг чей-то голос пугает парня. Он встревожился.
– Настя, вставай, доченька. Ты что-то сегодня заспалась.
Она открывает глаза.
– Вставай, доченька. Завтракать пора. Вставай. Девчата-то, поди, уже поджидают.
Настя встала, никак не может собраться с мыслями.
– Иди, иди. Воды только налила, холодненькой. Ополоснись.
Пока она громыхает рукомойником, за калиткой появляются подружки.
– Долго спишь, девонька, – кричат они. – Солнце уже припекает.
Девчата усаживаются на лавку возле палисадника, толкаются, хохочут.
– У Дементьева покоса, Никитка говорит, уже какой день башкирец верхом ездит.
– Чего-то ищет, видно.
– А может, кого-то?
– Да кого? Жеребенок отбился от матери или теленок не вернулся из стада.
– У них стадо за рекой пасется.
– Ну, выходит, нас поджидает. Вот мы его лукошками-то по спине приветим.
Настя выходит из калитки, мать идет следом.
– Вы, девчата, матрешки не забудьте на-рвать. Чай помягче, когда она молодая.
– Наломаем, теть Дусь.
Солнце теплое, не жгучее. Еще часа два будет щадить землю и все живое, пока не повиснет над головой. А там ищи прохлады в тени.
Вишарник от Дементьева покоса тянется до самого леса. Вишня нынче уродилась крупной, сочной и подошла раньше обычного. По уговору, вначале всем вместе поесть вдоволь, а потом уже в лукошки.
Настя пригоршню-другую отправила в рот, не хочется больше. Успеется еще. Но кто-то увидел, что товарка занята уже лукошком.
– Ты что это, Настен, иль домой спешишь? Никак башкирца испугалась?
– Да я уже наелась.
– Боится, наверно, мы все объедим.
Сладкая вишня. Только сладость не помеха разговорам. Девчата держатся стайкой, перебирают деревенские новости, рассказывают о домашних потехах. Баба Нюра зарезала своего петуха. Теперь мимо ее ворот можно проходить спокойно: не выскочит незамеченным да не поддаст сзади шпорами. В ночное с пацанами взрослые стали поочередно ездить. После того, как Гнедого отбили, боятся одних посылать. У Любки с Верхотурья с Мишкой-шорником свадьба на осень объявлена. Давно пора ей – засиделась, да и Мишка – волос на маковке начал редеть.
Но смех, шутки скоро затихают, только слышен редкий переклик рассыпавшихся по широкой лощине девчат. Настя не заметила, как отбилась в сторону осинового редколесья. А Фросенька, малолетка соседа Федора Игнатьевича, и того дальше ушла. Возвращается, видно, спохватившись и перепугавшись.
– Настя, а за осинками внизу и взаправду кто-то на лошади ездит, – шепчет она. – Должно быть, башкирец.
Настя ставит без малого наполненное лукошко под дерево, поправляет волосы.
– Ты Фросенька, не бойся. Я знаю, он теленка ищет. Тебя не тронет. Ты девчатам не говори, а то переполошатся, и ты не наполнишь котелок. А я схожу посмотрю.
Она идет через редколесье. Предчувствие полнит сердце девчонки. Она смотрит вперед. А если уехал? Да, может, и не он вовсе.
Нет, не уехал. Вон всадник. Медленно едет навстречу. Лошадь щиплет траву, а он, отдав поводья, смотрит в ее сторону. Знакомые черные волосы. Имамей! Он и есть. Ждет ее. Уже который день ждет. А она и не ведает о том. Вот он натянул поводья, лошадь поднимает голову. Настя помахала рукой, идет к нему. А он скачет навстречу.
– Имамей, ты что здесь делаешь?
Девчонка не скрывает радости. Улыбается. Щеки зарделись.
– Тебе приехал.
Он протягивает руки, кивнув, показывает на носок сапога. – Наступай, – говорит.
Обеими руками подтягивает, сажает ее перед собой. Едут молча по лугу. Лошадь тянет голову к траве, но, одернутая, прядает ушами.
– Я тебя во сне сегодня видела, – прерывает девчонка молчанье.
У него радость в глазах, только смущается опять.
– Я много дней искал, много думал.
Большая рука держит ее за плечо, тихо прижимает к себе.