– Ты чего так поздно? – не здороваясь, выдала баб Даша, уперев руки в боки. – Мне твои бандиты весь спинной мозг выгрызли.
В этот вся баб Даша: рычит, ворчит, но еще ни разу не отказалась присмотреть за детьми.
– Опять что-то натворили? – с чрезмерным энтузиазмом поинтересовалась я, заходя на маленькую веранду и тут же меняя парадные кроссовки на драные тапки.
Баб Даша с каменной миной подошла к двухконфорочной газовой плите, открыла крышку большой кастрюли.
– Вот! Полюбуйся! Я щи зеленые сварила.
Подошла поближе и нос уловил душистый запах свежесваренных щей. Желудок жалобно сжался, слюноотделение усилилось, и я быстро сглотнула.
– М-м-м щи зеленые… – алчно протянула я и зачерпнула половником супчик, намереваясь попробовать.
Поднесла половник к губам и внезапно заметила, что в супе плавает что-то странное…что-то, чего в супе точно никак не должно быть.
– Близнецы решили, что в супе не хватает мяса, – буднично поведала баб Даша и отобрала у меня половник. – Так что, попотчевать тебя супом из дождевых червей? Я старалась.
И сказала – как отрезала. Ни один мускул не дрогнул на лице этой мужественной женщины.
– Э-э-э, я как-нибудь воздержусь, – виновато съежилась под осуждающим взглядом баб Даши.
Моя соседка – ярая сторонница строгого воспитания. Она всегда ставит мне в вину, что я слишком балую детей. Она наказывает, а я каждый раз их выгораживаю, а после вот таких «сюрпризов» становится всегда и неудобно, и стыдно одновременно.
– Баб Даш, – делаю стратегический отвлекающий маневр, – а пойдем чай пить с тортиком.
Соседка хмурит черные, без единого седого волоска, брови.
– Не переживай, я все сама уберу и щи новые сварю, – тут же заверяю я и тяну ее за рукав халата глубже в дом. – И где эти сорванцы?
Близнецы отбывали строгое наказание. Стояли в разных углах в большой комнате с выключенным телевизором. Киря мирно ковырял пальцем виниловые обои, да так, что подле его ног образовалась белоснежная крошка, а Илья уселся на корточки и усердно отдирал тонкую полоску шпатлевки от плинтуса – не иначе как подкоп для армии муравьев.
Увидев меня в дверях, да еще и с тортиком, мальчишки с дикими воплями кинулись ко мне и повисли как две обезьяны.
– Мама! Мама!
Им уже по семь лет и они достаточно взрослые, чтобы понимать, что их настоящая мама умерла, но по-прежнему зовут меня мамой. А у меня каждые раз сердце сжимается. И радостно, и больно одновременно – так я их люблю!
Поцеловала их в светлые, чуть рыжеватые макушки и, поднимая голову, встретилась с полным немого укора взглядом баб Даши.
– Так! – Спохватившись, тут же придала лицу суровоевыражение. – Кто из вас испортил бабушкин суп?!
– Это не мы!
– Да, это не мы!
– А кто?! – не дав вставить мне и слова, возмущенно каркнула баб Даша.
Минутная заминка. Мальчишки синхронно чешут взлохмаченные шевелюры, и Киря находится:
– Барабашка!
– Да, барабашка! – вторил ему довольный находчивостью брата Илья.
– Какой барабашка?! – Я, прифигев, сорвалась на писк. – Его же не бывает!
Рот Кири потрясенно, словно я только что убила все его детские мечты, приоткрылся, и он, выставив палец перед собой, говорит:
– Как – не бывает? Ты же говорила, что он на чердаке живет.
И пока я пыталась найтись с ответом, этот манипулятор добавил зловещим шепотом:
– Ты. Нас. Обманула…
– Да, обманула, – поддакинул Илья, сложив тонкие ручки на груди в очень сердитом жесте.
Да-а, дела! Я, вторя жесту близнецов, озадаченно почесала репу. Это что же получается – теперь я виновата?
– А пойдемте чай пить с тортиком! – внезапно с преувеличенной радостью позвала баб Даша. – Кто первый сбегает за водой, получит два куска.
Рыжие издеватели мгновенно забыли обо мне, барабашке и, узрев вожделенный тортик, опрометью бросились выполнять задание. Вот это я понимаю – правильная мотивация!
– Эх, учиться тебе еще и учиться! – вздохнула баб Даша, – Ален, скажи, как ты в садике работаешь? Они же из тебя веревки вьют.
С виноватой улыбкой пожала плечами, тем самым признавая, что так оно и есть на самом деле. Хотя нет, дети вьют из меня настоящие канаты.
Пока баб Даша на пару с любопытной Настеной накрывали на стол, я, умывшись, направилась в самую маленькую комнату, которая служила прежним хозяевам чуланом. Мы эту комнату разгребли, поставили кровать, и теперь там полноправно властвует мой старший ребенок – Данил.
Комната Данила – это царство компьютерных игр, соцсетей и книг о боевом фэнтези. Хорошо, что на даче нет интернета. Тут он хотя бы иногда выглядывает на улицу.
Тринадцатилетний Данил – мой самый трудный ребенок. Его бесконечная скорбь по отцу – моя кровоточащая рана на сердце. Его отчужденность, обида на весь мир и боль, которая плещется в его не по годам серьезных серых глазах, – постоянный укор мне. Не полюбила, не смогла понять и принять. Наши отношения – это постоянное блуждание по минному полю. Один шаг вперед и три шага назад. Движение в сторону, и я потеряю его.