Эти поиски нашли отражение не только в девятитомном «дневнике» (1928–1972) Грина, примечательном нравственном документе эпохи, но и во всех его произведениях без исключения.
В них прежде всего поражает и подкупает предельная, можно сказать, исповедальная искренность автора, беспощадность самоанализа. В каждом характере, созданном Грином, нетрудно найти его собственные черты. Некоторые из этих черт — и Грин не побоялся в этом признаться — обнаруживается даже в таком малосимпатичном персонаже, как Филипп Клери из романа «Обломки».
«Обломки» — книга весьма характерная для писателя, хотя отсутствием событий (Грин сам назвал это произведение «неподвижным») она и отличается от других его романов, где господство сильных, часто неконтролируемых страстей дает ход напряженному сюжетному развитию, создающему неразрешимые конфликты, ввергающему персонажей в безумие, приводящему их к преступлению или к гибели.
Принципиальная общность «Обломков» с остальными произведениями Грина — в типических для буржуазной среды характерах созданных здесь героев: Филиппа Клери, его жены Анриетты, свояченицы Элианы.
Первое, что поражает в персонажах романа, это почти маниакальный интерес к себе, к собственному лицу, к собственному телу. Все трое (в особенности Филипп и Элиана) готовы буквально часами простаивать перед зеркалом. Зеркала — в гостиной, столовой, спальне, даже крошечное зеркальце в такси — притягивают их сильнее любого магнита.
У красавца Филиппа эта увлеченность собой принимает форму неутомимого самолюбования. Им владеет одна страсть — восхищаться собою, любить себя. Но Филиппу мало того наслаждения, которое приносит ему созерцание своего отражения в зеркале, ему мало собственных фотографий, которые он рассматривает с жадной страстностью влюбленного. В первую очередь ему нужно поклонение окружающих. Перед влюбленной в него Элианой Филипп позирует так же, как и перед надкаминным зеркалом в столовой.
Это стремление найти свое отражение — льстящее самолюбию, устойчивое, успокаивающее — в глазах Другого объясняет странную, на первый взгляд, потребность Филиппа в постоянном присутствии непривлекательной Элианы, к страсти которой он остается совершенно равнодушным. Филипп поселяет ее в своем доме едва ли не затем только, чтобы постоянно чувствовать на себе ее восхищенные взгляды, ежеминутно получать от Другого подтверждение своего совершенства.
Эта влюбленность Филиппа в самого себя могла бы показаться наивной и смешной, если бы за ней не стояло целое мироощущение, и прежде всего — страх. Навязчивый страх старения беспрестанно мучает его. Он вглядывается в свое отражение, ищет свой образ во взгляде Элианы не только для того, чтобы лишний раз восхититься собой, но и для того, чтобы убедиться: нет, возраст не наложил еще на него свою печать.
Вот почему с таким ужасом обнаруживает однажды Филипп одну из первых примет неизбежного увядания: несмотря на специальный режим, гимнастику, прогулки, он начал полнеть. Филипп труслив и не скрывает этого от себя. Но, пишет Грин, он предпочел бы быть в двадцать раз более трусливым, чем видеть, как стареет его тело.
Страх старения преследует и Элиану. С чувством безнадежности разглядывает она перед зеркалом свою дряблую кожу и сетку морщин вокруг глаз.
Эта завороженность процессом собственного увядания кажется тем более непонятной, даже нелепой, что персонажи «Обломков» еще сравнительно молоды: Элиане тридцать два года, Филиппу — тридцать один, а Анриетте и того меньше — двадцать девять.
Однако не случайно заставляет Грин этих людей так остро ощущать медленное умирание своего тела, ибо именно к жизни тела сводится всякое индивидуальное существование в художественном мире писателя. Со смертью тела кончается все.
Персонажи Грина — прямое порождение того этапа в развитии буржуазного общества, когда индивидуализм становится одной из доминирующих черт эпохи. Эти персонажи резко противостоят личностям, способным уверовать в ту или иную систему сверхличных ценностей — семейных, профессиональных, классовых, национальных.
В обществе, где человек обретает цель и смысл своего существования через приобщение к таким системам, где он собственную жизнь способен поставить на службу общему для многих «я» идеалу, — в таком обществе проблема индивидуальной смерти не может выйти на первый план, ибо гибель отдельной личности не означает гибели тех ценностей, ради которых эта личность жила.