— Ай, ай, Андрюша, перестань, он же маленький…
Когда вбежали директор, завуч и докторша, этот «маленький» добивал меня точными ударами в живот и под ребра.
Я отскочил. Прыгнул на Вадьку. Тот увернулся… И я ткнулся носом в пол. Обхватил руками Вадькину ногу, дернул изо всей силы… Он грохнулся. И мы снова сцепились на полу. Мы рычали, визжали, царапались.
Нас растаскивали, но мы вырывались и снова лезли в драку. И только тогда, когда директор гаркнул: «Встать!» — мы расцепились и поднялись.
— Забирайте сумки — и вон! Без родителей не являйтесь!
Мы вышли из класса, вместе спустились по лестнице. Я просто обомлел, когда увидел себя в зеркале. Всклокоченная, вся в синяках и царапинах физиономия. Нос распух и занимал сейчас большую площадь лица. Рубаха разорвана, на пиджаке ни единой пуговицы.
Вадька выглядел не лучше. Один рукав был оторван, едва держался. Волосы прилипли ко лбу. Нижняя губа вспухла, и от этого весь рот перекосило.
Мы оделись. Молча вышли на улицу. Я захватил пригоршню снега и приложил к лицу. Вадька проделал то же самое. Не сговариваясь, нахлобучили шапки как можно ниже, чтобы прохожие не шарахались.
Медленно побрели по переулку. Я чувствовал какую-то легкость во всем теле. Как будто после бани. Словно от души отлегло.
— Ты чего это взъелся? — спросил вдруг Вадька. Спокойно так спросил, без всякой злобы.
— А ты-то чего?..
— Да, откровенно говоря, надоел ты мне со своей характеристикой. Носишься с ней… Из кожи вон лезешь! Смотреть тошно… Ей, ей… На человека непохож.
— Дурак. Я и забыл про нее.
— Да ну?
— Конечно! Я носился на вечере так просто, сдуру. Веселье разобрало. Хочешь, не верь. Твое дело.
— Да я верю, почему же…
Помолчали. Снег по-прежнему падал, холодил наши разукрашенные физиономии.
— Ну а все-таки чего ты взъелся на меня? — спросил Вадим.
— Сам не знаю… В общем-то, какой-то зубрила ты стал. Спятил со страха, что на экзамене срежешься. Не человек прямо.
Вадька вздохнул.
— Спятишь тут. Задают — во!
— А чего ты понес насчет Копытковой, то, се… Если бы не эти твои слова, я бы, может, и не психанул.
— Говорю, со злости. Характеристика твоя довела.
— Да… С характеристикой теперь покончено. Плакала характеристика!
— И моя тоже, — сказал Вадька.
Мы взглянули друг на друга и рассмеялись.
Мы дошли уже до моего подъезда и повернули обратно. Снег повалил гуще.
— Здорово ты меня отделал, Вадька. Вроде меньше ростом, а поди ж ты… Как это, а?
— Самбо, — пробормотал Вадим.
— Ты самбист? — удивился я. — А как же сосуды?
— Ну да, сосуды. Это после гриппа освобожден был. Временно…
— А я-то думал… — сказал я. — Самбо вещь хорошая.
— Еще бы, — сказал Вадим. — Это и в армии пригодится.
— Ну, Вадька, ты даешь!..
Мы снова переглянулись и расхохотались.
Я смотрел на Вадьку. Совсем неплохой он парень. И лицо симпатичное, и уши как уши. Как это вышло, что дружба врозь, непонятно. До драки даже дошло. Чего только не случается с человеком!
Условились родителям пока ничего не говорить, проводили друг друга до дома еще по разу и никак не могли разойтись.
А снег все падал и падал, и каждый раз мы шли по свежей пороше.
НА ЗАРЕ ТУМАННОЙ ЮНОСТИ
© «Урал», 1974, № 3.
— А я, по-твоему, страстная? Или нет? Не стесняйся, говори, здесь ведь мы двое, никто не услышит.
Она облокотилась на крышку рояля и прямо-таки впилась глазами в лицо Алеши.
— Видишь ли… Я не знаю. Голос у тебя великолепный, это верно. Это, знаешь, я точно говорю.
Он помолчал.
— Вообще самое лучшее в тебе — это голос. Честное слово!
Алеша вдруг смутился. Не глядя на собеседницу, снял очки, протер их тряпочкой. Потом открыл клавиатуру.
— Давай лучше заниматься. Скоро зал запрут, а мы еще и не начинали.
— Голос, голос, — разочарованно протянула Клава. — Не ври. Вадька тоже подкатился как-то раз и тоже заладил — голос. Знаю я вас! И ты — голос, и он туда же. Умные нашлись — голос! Так я и растаяла.
— Вот видишь, — обрадовался Алеша. — Вадька тоже считает, что голос. Это же бесспорно! Ну, начали заниматься!
Он заиграл вступление к романсу.
Клава долго прокашливалась и поэтому не смогла начать вовремя. Он снова проиграл вступление. Она запела:
Алеша слушал и удивлялся, что в большом зале голос ее звучал еще лучше, полнее, чем в другом помещении. В музыкальном училище, где Алеша учится по классу фортепьяно, его считают неплохим аккомпаниатором. Ему нередко приходилось работать с певцами. Но такой голос, как у Клавы, он слышит впервые. Чистый, глубокий, мягкий…