Убирать квартиру дважды в неделю приходила работница, она же приносила картошку и другие овощи, но остальные продукты покупала сама Вероника Павловна, это служило ей и прогулкой и спортом.
Раздвинула шторы… Дневной свет, густой снегопад. С удовольствием прошлась по своему четырехкомнатному царству. Квартира блестела чистотой. Темно-зеленый ворсистый ковер на блестящем паркете всегда напоминал ей дремучий лесной мох. Она гордилась своим умением расставить вещи так, что было и оригинально и просторно. Ничего лишнего, но все нужное есть. Комфорт. Изящество.
Вероника Павловна подошла к окну. На улице сейчас немного народу, пусто, бело. Вот пораньше, часа два-три назад, совсем другая картина: черный поток людей, все спешат на работу. В метро, должно быть, давка. Ужас.
Иногда она вставала на рассвете, специально чтобы посмотреть сверху на этот кошмар: холодно, дождь… Вероника Павловна плотней куталась в теплый халат. Внизу вереницы озабоченных, торопливых женщин. Есть и совсем девочки. Сумерки, морось. Бр-р… А если недомогание? Ну, обыкновенное, женское. Все равно бежать, висеть на подножке автобуса? Боязнь опоздать на работу. Ужас. Какое счастье, что она догадалась в свое время выйти замуж за Алексея Петровича. Она была студенткой второго курса, он читал у них лекции по истории Древней Руси. Алексею Петровичу было сорок один, ей — двадцать… Ну и что же. Необходимая разница в годах, ценз устойчивости и обеспеченности… Ничего не поделаешь, удел красивой женщины быть женой обеспеченного человека. Алексей Петрович был, без сомнения, именно таким. Солидный перечень печатных трудов, ученая степень, положение в обществе. Конечно, кое-чем пришлось пожертвовать. Ничего не поделаешь, надо уметь приносить жертвы… Как и у любой девушки, у нее тогда был свой Гриша… Ну и что же? Она бросила и Гришу и институт. Нет, нет, это было бы ни на что не похоже. Достаточно вспомнить маму: корыто, ругань с отцом из-за каждой копейки, огрубление нравственное и физическое. Уродство. Чем уродовать так любовь, лучше уж сразу отказаться от нее. И потом: разве она не любит Алексея Петровича? Любит и уважает. По крайней мере, есть за что. Да. Каждый по-своему понимает счастье. Она — именно так. Любовь и уважение, достоинство и комфорт. А Юрик? Разве это не счастье, иметь такого сына? Она старательно взращивала его, ограждала от всего плохого. И результат налицо!
Вероника Павловна оделась для выхода «по магазинам». Для этого у нее было специальное пальто, скромное, но отлично сшитое, с маленьким норковым воротником. Шапочка тоже из норки.
На лестничной площадке к перилам жался какой-то паренек. Он зажимал под мышкой большой бумажный сверток. Вероника Павловна сразу заметила уголок стеганого голубого одеяла — бумага лопнула под тугой бечевкой. «Ага! — поняла Вероника Павловна. — Вот и наш пастушок, виновник переполоха. Дело проясняется…» Она хотела сказать парню, что Лида Яковлевна, вероятно, на службе и вернется только к вечеру, но сдержалась. Как-то не к месту. Еще испугаешь своей осведомленностью.
Спускаясь по лестнице, не вытерпела и обернулась еще раз: бледненький, скромница. Какая прелесть! Невольно посочувствуешь. Ну, авось теперь все уладится. Зря только Алексею выболтала. Перетрусил, бедняга. Подумаешь, рекомендация, рекомендация… Спускаясь вниз, она никогда не пользовалась лифтом: все-таки движение помогает держаться в форме…
Да, живут люди, любят, страдают… Собственно, ничто не помешало бы и ей завести роман: досуга хоть отбавляй. Конечно, без трагедий, без разных там страстей, а так, чуть-чуть, немного развлечься, поволноваться потихонечку… Когда-то, правда, давно уже, она рискнула. Был однажды роман. Но что это было! Лучше уж и не вспоминать.
Случилось это лет десять тому назад. Как-то во время банкета привелось ей сидеть рядом с молодым аспирантом по фамилии Хмара. Серьезный, даже нелюдимый какой-то, а тут начал ухаживать, танцевали много… Она, помнится, вела себя крайне легкомысленно. Кончилось тем, что он сунул ей записку с адресом. Там был указан и час встречи.
Как будто бес одолел ее. Помчалась. Раскаяние наступило раньше, чем следовало бы.
Пыльная комнатушка, заваленная книгами, койка, накрытая какой-то пестрой дерюгой, явно грязноватой. Она струсила. Из коридора то и дело доносились чьи-то шаги, голоса… А Хмара был мрачен и деловит. Потом бег по темным осенним переулкам поздним вечером, чулки, забрызганные грязью, и вообще ощущение грязи. Как мокрая собачонка, с поджатым хвостом… Да еще, прежде чем бухнуться в ванну, пришлось улыбнуться случившемуся у Алексея Петровича гостю, потом соврать про нездоровье и только потом уж бухнуться.